спросив у меня разрешения?
— А мама тоже знает? — оживилась она.
— Нет-нет! — быстро сдал я назад, поежившись при мысли о том, как Галя обсуждает с Татьяной проблему вымышленных друзей. И способы ее лечения. — Меня они спросили, потому что знают, что в важных делах последнее слово папино, но тоже просили никому больше не рассказывать.
Она с понимающим видом кивнула и, выпростав руку из-под полотенца, потянулась за пижамой. Так, подумал я, в узкий круг посвященных мне, похоже, удалось проникнуть — пора переходить к выведыванию его секретов.
— А во что вы с ними играете? — раскладывая по местам банные принадлежности, спросил я все также между прочим, как будто о ее дне в детском садике.
— В мысли, — рассеянно ответила она, старательно просовывая пуговицы в петли на курточке пижамы и чуть высунув от усердия язык.
— Во что? — От неожиданности я забыл о всякой непринужденности.
Она удивленно глянула на меня и вдруг смутилась, опустив глаза и теребя очередную пуговицу.
— Я знаю, что ты такую игру не любишь, — пробормотала она извиняющимся тоном. — Но ты же тоже так умеешь! И так ведь быстрее, чем словами!
— Быстрее-то оно, конечно, быстрее, — осторожно заметил я, чувствуя, что мы снова ступили на скользкий путь, — но ведь с теми, кто так не умеет, получается невежливо — вроде, как ты у них за спиной шушукаешься, правда?
— Ну, в садике я разговариваю, — пожала плечами она, — а с Дарой зачем?
— А о чем вы со своими друзьями разговариваете? — вернулся я к своей разведывательной миссии.
— Они не говорят, — снова оживилась она, — они любят, когда мы им о себе рассказываем.
— И что же вы им рассказываете? — нахмурился я.
— Все, — радостно улыбнулась она, и у меня снова возникло непреодолимое желание уменьшить численный состав отдела наблюдателей ровно на две единицы. — Все-все-все, что за день случилось.
— А что они делают? — осторожно спросил я, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не рыкнуть.
— Они ничего не делают, — нетерпеливо дернула она плечиком, словно удивляясь моей непонятливости, — они просто слушают, но мы всегда знаем, хорошо мы что-то сделали или плохо.
— Они, что, ругают вас? — рявкнул-таки я, снова забыв об осторожности.
— Нет-нет! — замотала она головой. — Они… просто… расстраиваются, если мы плохо себя ведем. Сильно расстраиваются — так, что нам больше не хочется так делать. А если мы хорошо себя ведем, они радуются. Так же, как когда в кино кто-то никогда не сердится и всегда всем помогает. Они вообще очень добрые — они, наверно, специально к нам пришли, чтобы злые мысли прогонять, чтобы мы все никогда не ссорились.
Я вдруг вспомнил, что в последнее время Дара перестала терроризировать меня просьбами скачать все новые и новые фильмы — у них с Аленкой уже набралась фильмотека из сказок и мультиков, которые они раз за разом с удовольствием пересматривали. И, как только что выяснилось, подбирала она эти фильмы не только для Аленки — лидировали в списке их предпочтений «Золушка» и «Домовенок Кузя».
— А почему о них говорить нельзя? — решил я до конца прояснить новую, похоже, позицию наших наблюдателей. — Это они тебе так сказали?
— Нет, это Дара, — снова покачала она головой. — Она говорит, что если про них всем рассказывать, то это будет, как хвастаться, и они тогда уйдут. Помнишь, как в «Царевне-лягушке»? Не захотел Иван-царевич подождать, сжег ее кожу — вот Кощей Бессмертный и забрал ее к себе.
В принципе, я был бы совсем не против, если бы главный наблюдатель забрал к себе назад своих лягушек глазастых, но после разговора с Аленкой я, в целом, успокоился. И снова снял шляпу перед талантом Дары вызывать в окружающих — кем бы они ни были — чувство расположения и симпатии. Причем, взаимной, отнюдь не только к себе самой — я был абсолютно уверен, что она не только Аленке, которая выросла в окружении двух наблюдателей и вообще никогда на них никакого внимания не обращала, внушала представление о них как о доброжелательных и заботливых феях-покровительницах, но и их незаметно, но настойчиво в этот самый образ вгоняла.
К Игорю вот только, похоже, не лягушку, а самую, что ни на есть, заскорузлую жабу прислали — к которой кожа эта съемная просто намертво приросла. Я бы его вместе с ней сжег, и пепел по ветру — а главному Кощею доложил бы, что засланный агент зачах в жестких доспехах. Чтобы тот в следующий раз об их эластичности позаботился. Этот невменяемый консерватор даже на наших обычных встречах начал подальше от наблюдателей моих девочек держаться — чтобы не заразиться, надо понимать, либерально-анархистскими идеями.
Очень мне хотелось обо всем этом с Дарой поговорить, но она так и не дала мне такой возможности. Я это только потом понял, но она уже в то время начала от нас как-то отдаляться. Особенно от Гали. Даже когда она совсем маленькая была, я ей как-то ближе был. Несмотря ни на что. Возможно, потому что она мои мысли, в отличие от Галиных, слышала, и я ее хоть кое-как отгадывал. Но мне кажется, что они с Галей изначально были слишком разными, и со временем эти различия только углублялись.
Галя себя в семье всегда источником тепла и уюта представляла. Ей важно было, чтобы все были вкусно и сытно накормлены, тепло и красиво одеты и, в первую очередь, здоровы. Заботы об умственном развитии детей она, ни на секунду не задумавшись, мне предоставила. С Дарой, до рождения Аленки, она вообще как с куклой возилась — наряжала ее, чтобы она еще симпатичнее выглядела, засыпала ее всевозможными куклами и украшениями и шла навстречу любому ее желанию, когда оно сопровождалось улыбкой и широко распахнутыми глазами.
Я не могу сказать, что она избаловала Дару — та с самого рождения и со всеми вела себя так, что ей никто ни в чем не мог отказать, и на все Галины заботы всегда отвечала благодарностью. Но крайне сдержанной — я ни разу не видел, чтобы Дара приласкалась к матери, а когда той случалось обнять ее, она откровенно терпеливо пережидала эти, становившиеся все более редкими, приступы нежности. Она уже тогда предпочитала быть ведущей, а не ведомой, и никакой снисходительности и покровительственности по отношению к себе не признавала. Наверно, потому она только со мной и делилась тем, что с ней вне дома происходило. И то нечасто. И недолго.
С Игорем они просто не могли не притянуться друг к другу. До него ей только
