Книга Ангел-наблюдатель - Ирина Буря

Действовала она, как всегда, виртуозно — я даже поначалу и не заметил ничего. Собственно, и удивляться-то нечему — у нас уже такая практика установилась, что по вечерам, пока Галя на кухне возилась, а я за ноутбуком сидел, Дара, быстро разделавшись с уроками, занималась Аленкой. Или просто с ней играла, или на компьютере, или книжки с ней читала. Но однажды, гуляя с Аленкой (Дара помчалась куда-то прятаться, чтобы Аленка ее потом искала) и привычно просканировав ее сознание, я вдруг почуял в нем какое-то незнакомое присутствие. Словно на родном рабочем столе ярлык непонятно кем установленной программы вылез.

Дело было осенью, и Аленка собирала букет из особо причудливо окрашенных опавших листьев. Терпеливо дожидаясь, пока Дара позовет ее, она присела на корточки и принялась сосредоточенно и придирчиво рассматривать осенний ковер в поисках того, чем бы еще пополнить свой букет.

— Ты маме листики собираешь? — улыбнулся я.

Не отрывая глаз от земли, она молча покачала головой. Я вдруг вспомнил, что в последнее время наша спальня, которая давно уже превратилась в детскую, была вся уставлена такими же букетами.

— Тогда, наверно, для Дары? — высказал я еще одну догадку.

Она снова покачала головой, все также не произнося ни слова и не глядя на меня. Не только в мыслях ее, но даже в позе появилось легкое напряжение.

— Так для кого же тогда? — спросил я напрямую, насторожившись.

Она подняла, наконец, глаза — стрельнув ими сначала в ту сторону, где скрылась Дара.

— Нельзя говорить, — негромко ответила она, серьезно глядя на меня исподлобья.

Я опешил.

— Аленка, ты же знаешь, что нам с мамой все можно рассказывать! — напомнил ей я.

— Нет, это нельзя, — еще тише повторила она с самым расстроенным видом, вновь покосившись вслед Даре.

Я решил в тот же вечер поговорить с Дарой. Но… как-то не вышло. Она всегда умела так ловко обходить нежелательные темы, что никому и никогда не удавалось вырвать у нее случайные обмолвки. Не мог же я, в конце концов, прямо в лоб спросить у нее, что это за секреты у нее с сестрой появились — о которых с родителями говорить нельзя?

Я в очередной раз проклял Макса — во-первых, за то, что только ему мысли Дары доступны, и, во-вторых, за то, что его рядом не оказалось.

Пришлось ограничиться наблюдением со стороны. Очень внимательным наблюдением и еще более тщательным зондированием мыслей Аленки. Попытки словно ненароком зайти в спальню, когда они там играли, ни к чему не привели — при каждом моем появлении Дара тут же хваталась за книжку или тащила Аленку к компьютеру.

В который раз уже плюнув на гордость, я воззвал к Максу с категорическим требованием тщательнейшим образом просканировать Дарино сознание. Туманно объяснив свою просьбу ее необычной в последнее время задумчивостью и молчаливостью. Он не преминул деланно удивиться, заметив, что в его присутствии задумчивой и молчаливой ее уж никак нельзя назвать. Но и ему во время их еженедельных поездок в бассейн не удалось ничего подозрительного в ее мыслях обнаружить — то ли она отключалась в школе от своих домашних дел, то ли и думать уклончиво научилась.

Поскрипев зубами и отправив как-то в субботу Галю с девочками в цирк, я установил в спальне видеокамеру и на несколько вечеров приклеился к ней, забросив всю работу. Опять ничего. Единственное, что бросилось мне в глаза — так это то, что в углу напротив стола с компьютером они устроили уютное гнездышко, перетащив туда два кресла, набросав на них подушек и пледов и расставив вокруг Аленкины осенние букеты. Сами они располагались по вечерам на ковре между столом и этими креслами — и играя, и рисуя, и смотря любимые фильмы. То, что все эти сцены были, как правило, немыми, меня как раз не удивило — оставаясь наедине, они уже давно предпочитали мысленно общаться.

Так я и собирал эти мельчайшие, абсолютно не заметные с первого взгляда и появившиеся недавно отличия в их поведении, пока однажды они не сложились в до смешного очевидную картину — Дара с Аленкой играли не так друг с другом, как с наблюдателями. Как-то все тут же стало на свои места.

И то, что беседы у них велись исключительно на мысленном уровне, и довольно оживленные — судя по обрывкам Аленкиных мыслей, которые мне удавалось уловить, проходя мимо спальни и не задерживаясь там, чтобы не привлекать Галино внимание. И то, что девочкам пришлось подставлять мягкие кресла этим избалованным, натасканным лишь на подслушивание и подсматривание неженкам. И даже Аленкины рисунки, на которых неизменно присутствовало четыре персонажа. Рисовать у нее еще плохо получалось, и Галя всегда умиленно посмеивалась, что если их с Дарой еще кое-как можно узнать, то в двух парящих над ними фигурках нас с ней можно лишь с большой долей воображения угадать.

Нас, как же! Я бы еще стерпел, если бы эти трутни просто сидели в моих креслах и смотрели скачанные мной фильмы. Но втираться в доверие моим детям, строго-настрого велев им держать это от меня же в секрете? Спасло их только то, что я не решился нанести непоправимый, возможно, ущерб детской психике, ворвавшись в спальню и впечатав — наощупь и навечно — этих извращенцев в их элитно-комфортные рабочие места.

Но мириться с их подрывной деятельностью я больше ни минуты не собирался! Прямо на следующий вечер, купая Аленку и убедившись в отсутствии в ванной наблюдателя, я обратился к опыту профессионала — Анатолий много раз поучал меня, что если о каком-то секрете заговорить как об общеизвестной истине, скрытность с собеседника как рукой снимает. Вот пусть радуется, читая — в отличие от него, я никогда не считал зазорным учиться.

— А твоим друзьям понравился их портрет, который ты вчера нарисовала? — непринужденно спросил я, заворачивая ее в махровое полотенце.

Она замерла, даже дышать, по-моему, перестала, уставившись на меня круглыми, перепуганными глазами.

— Ну, тот, где вы все вместе фильм смотрите? — уточнил я и принялся растирать ее, чтобы вывести из этого столбняка.

— Нельзя… говорить, — выдохнула она почти шепотом.

— Я знаю, что о них нельзя говорить, — заговорщически улыбнулся ей я, — но только с теми, кто о них не знает.

— А ты знаешь? — недоверчиво переспросила она.

— Ну, конечно! — небрежно пожал я плечами, и добавил, чтобы поставить этих нахлебников по место, пусть даже только в детском сознании: — Разве могли они с вами подружиться, не