Книга Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I - Питер Акройд

Мы возвращаемся к ключевой теме этого тома. С самого начала Реформация англиканской церкви являла собой политический и династический вопрос; она не имела корней в народных протестах или идейности гуманистических реформ. Никакому Кальвину или Лютеру не позволили бы проповедовать свое учение в Англии. Реформация целиком и полностью подчинялась контролю короля. У английской Реформации имелись и другие самобытные аспекты. В странах континентальной Европы, принявших протестантизм, упразднялись все католические церемонии и обряды; запрещалась месса, почитание Девы Марии, поклонение святым. Однако Генрих во всех вопросах, за исключением верховенства папы римского, оставался правоверным католиком. Монастыри, возможно, и уничтожили, а верховенство папы заменили супрематией короля, однако месса служилась, как и прежде. Николас Харпсфилд, историк и апологет католичества, дал Генриху следующую характеристику: «Он сбросит человека вниз головой с высокой башни и прикажет остановиться на полпути». Тем не менее каким-то образом королю удавалось это чудо левитации. Он претворял в жизни перемены постепенно, шаг за шагом, и никто даже не мог мысленно представить или догадаться, каким станет итоговый результат; именно по этой причине Реформация завершилась успехом. Возможно, сам Генрих толком не знал, в каком направлении двигался.

Те, кто поддерживал начинания короля, представляли собой, как правило, людей прагматичного склада: они стремились обогатиться за счет земель и доходов церкви. Это были юристы и придворные, члены парламента, голосовавшие в соответствии с волей короля на протяжении всего периода. Лишь для немногих ученых и богословов теологическая подоплека Реформации имела подлинное значение. Архиепископ Кентерберийский Томас Кранмер был человеком скорее набожным, нежели принципиальным; церковный правовед и богослов в одном лице, он видел залогом развития соглашение и примирение. Усовершенствование доктрин церкви во время правления Эдуарда и коренной поворот веры при Марии лишь подчеркивают несколько непоследовательные основы религиозной политики.

Елизаветинское религиозное урегулирование привело к возникновению того, что лорд Берли окрестил «разномастной смесью» противоречивых компонентов, которая вскоре стала известна под названием англиканства. Строгий дух протестантизма, идеологические контуры которого сформировались в Цюрихе или Женеве, был настолько же чужд англиканству, как и религиозные догмы Рима. Англиканская литургия совмещала в себе элементы старого и нового, а опасностей религиозных гипотез удавалось избегать посредством намеренной двусмысленности и туманности. Книга общих молитв вдохновлена скорее пафосом набожности, чем неоспоримостью догм.

Протестантизм прививался в Англии, таким образом, через постепенное приспособление и подгонку разнородных элементов. Верующие молчаливо соглашались с новым религиозным мироустройством. Время и забывчивость вкупе с флегматизмом и безразличием медленно и безвозвратно расшатывали влияние старой религии. Таким образом, если к началу XVII столетия Англия стала протестантским государством, то протестантизм этот по своему характеру был разнородным и разобщенным; мы лишь можем утверждать, что, возможно, Англия перестала быть католической. Время осуществило то, на что оказалась не способна воля человека.

Непреходящее влияние Реформации выразилось в акценте на отдельную личность вместо общества. Уединенные молитвы пришли на смену публичным богослужениям. Получили широкое распространение руководства по индивидуальной религиозной практике. Оправдание одной лишь верой — один из фундаментальных постулатов новой религии — носило сугубо личностный характер. Борьба индивидуальных нравственных чувств вкупе с постоянным осознанием греховности служила материалом для религиозных памфлетов того времени. Можно предположить, что реформированная религия оказала воздействие на условия, в которых сформировались зачатки нового государства; само это слово (государство, the state) возникло к концу правления Елизаветы. Протестантский календарь прославлял новую национальную культуру, отмечая такие праздники, как день рождения королевы или победу над Армадой. Жизнь теперь строилась вокруг светских и придворных, а не религиозных церемоний.

Отмежевание от Рима и континентального католичества способствовало распространению убежденности, что Англия в определенном смысле является «избранной» нацией; это, в свою очередь, привело к пересмотру понятия «английскости», которое исключало, к примеру, английских католиков. В трактате De Vera Obedientia[97], сочиненном непосредственно после казни Джона Фишера и Томаса Мора, епископ Гардинер заявил: «В Англии едино мнение, что те, кого Англия на свет явила и воспитала, ничего общего с Римом иметь не должны». Популярные проповедники вроде Хью Латимера риторически взывали ко всей нации. О, Англия! Англия! Латимер писал, что «истинно показал нам Господь, что Он есть Бог Англии, или вернее английский Бог».

Вера в Божественный Промысел, одна из благостынь протестантского миропонимания, привела к послушанию и подчинению светской власти. На смену монахам, заботившимся о нуждающихся, пришли приходские церковнослужители. Попечители по призрению бедных и работные дома стали решениями проблемы, которая теперь считалась скорее социальной, нежели предписанной Богом. Передача королевской часовни Святого Стефана в распоряжение палаты общин в 1549 году ознаменовала собой более масштабный переход: Закон Божий окончательно уступил место законам парламента. Идея эффективного управления в XVI веке полностью оформилась, и само государство, как принято считать, сыграло созидательную роль в становлении социальной и экономической политики.

Влияние Реформации на культуру было не менее глубоким. После ухода историков-монахов стали появляться новые формы исторического бытописания; на смену «Хронике» Эдварда Холла, посвященной тюдоровскому кредо и антиклерикальной по своему духу, пришел «Полихроникон» Ранульфа Хигдена. В более широком смысле разрушение церковных сооружений и предметов церковного искусства способствовало формированию безразличия народа по отношению к прошлому. Чувство преемственности и родства исчезло с разрывом многовековых общественных уз. Для общества, чей прежний жизненный уклад в столь значительной степени зависел от традиций и обычаев, последствия, нужно полагать, стали поистине колоссальными. Можно сказать, что память истории была стерта для того, чтобы сделать следующий рывок вперед.

Угасание популярности мистерий и разнообразных религиозных драм, бывших неотъемлемой частью английской культуры в течение многих веков, неизбежно привело к секуляризации драмы и усилению роли лондонских драматических театров. Пышный расцвет английской драмы в XVI и XVII веках можно считать одним из последствий Реформации.

Литература не осталась в стороне, и перевод Библии на английский язык послужил вдохновением для таких самобытных писателей, как Шекспир, Мильтон и Баньян[98]. В более общем смысле новое положение английского языка способствовало росту грамотности населения. Этим, в свою очередь, можно объяснить активизацию просветительской деятельности в этот период; в 1550-х годах было создано сорок семь новых учебных заведений, а в последующем десятилетии — еще сорок два.