А умных женщин не бывает.
Не в Империи. Да и у нас они лишь притворяются... я видела это в глазах Ганца, как видела... что-то еще?
- У него теперь хорошие шансы, - сказал он как-то, во время очередного моего визита. Я не знаю сама, почему я раз за разом приходила сюда. Мы ведь... даже не друзья, не говоря уже о большем. Всего-то навсего случайные знакомые, и знакомство это, если подумать на холодную голову, длилось пару дней.
Разве может человек стать близким за пару дней?
Нет, конечно.
...и поцелуи те не в счет.
...и все остальное тоже. Это просто... получилось так.
Но я приходила.
Наверное, потому что больше заняться было нечем... то есть, я могла бы подняться в исследовательский корпус, занять лабораторию - мне бы предоставили без вопросов, - и починить Этну, но...
...я приходила к целителям. Садилась на треклятый жесткий стул и просто сидела, сложив руки на коленях. Я сидела и смотрела.
Следила за дыханием.
Отмечала мельчайшие детали. Вот сегодня кожа стала менее желтой, чем вчера, и это, полагаю, хороший признак. Это значит, что его печень больше не умирает, а может даже восстанавливается. Или вот темные пятна на коже... они уменьшились и поблекли.
А дыхание стало ровнее, глубже.
Мне хотелось прикоснуться, порой желание это было почти непреодолимым, и тогда я прятала руки за спину: стоит повредить поле, и меня сюда больше не пустят.
Кирис... дышал.
Он делал вдох. Потом грудная клетка замирала на долю мгновенья и опускалась, медленно, на выдохе. И этот выдох тревожил поле. Оно рассыпалось снежинками, чтобы вновь собраться, облепить лицо...
...меня не тревожили.
Говоря по правде, я даже не знаю, сколько времени проводила у целителей. Однажды я встретила там Йонаса. Он сидел у постели Руты, прямо на полу, и смотрел на девочку.
Он обернулся.
И я поразилась, насколько другим стало его лицо. Заострившиеся черты, болезненно запавшие щеки, нос, который вдруг словно бы сделался больше, массивней. От былой утонченной красоты не осталось и следа.
- Это... со временем пройдет, - Йонас провел ладонью по лицу. - Она умирает.
- А... ты?
- Я нет.
Я кивнула. И села рядом. На пол. Почему-то мне показалось, что это будет правильно.
- Мне позволили покинуть камеру. Но я обещал, что буду носить маячок, - Йонас вытащил круглую бляху, которая свисала на толстой цепочке.
- Это ведь хорошо?
- Я не собираюсь воскрешать мертвецов. Я мог бы... но я знаю, что это будет не то. Я не хочу, чтобы она уходила, но она мне не верит. А еще у нее нет сил. Мне следовало бы раньше заняться демоном.
Он произнес это без тени сожаления, просто... рассказывая.
Ему, наверное, тоже было не с кем поговорить.
И я нашла Корна.
Я не знаю, почему такая простая мысль сразу не пришла мне в голову.
- Мои вещи... они ведь сохранились? Те, которые были при мне? - спросила я, не сомневаясь, что эти самые вещи никто не стал сжигать. Скорее уж переписали, запаковали и отправили на вечное хранение, куда-нибудь к мешкам с фасолью и репой.
Корн кивнул.
И вещи мне вернули.
Грязное рваное платье. И глина, смешанная с кровью, засохла, впиталась в ткань, сделав ту плотной, словно дерево. Впрочем, платье меня интересовало мало, как и нижнее белье, лежавшее в отдельном свертке.
И ботинки.
Чулки.
Россыпь камней, которые не удосужились почистить. Камни я все-таки забрала. Потребуют - верну, а так... мое.
Я почти потеряла надежду, когда увидела хрупкий стебелек-колечко, который почти потерялся в ошметках грязи. Как ни странно, он не стал выглядеть хуже. Напротив, он казался живым.
Почти.
Стоило прикоснуться, и шелковистый стебель прилип к пальцам, качнулся бутон, но полупрозрачные лепестки не облетели. И вот что дальше?
Впрочем, я знала, у кого спросить.
Глава 55
Глава 55
Йонас по-прежнему сидел на полу, хотя рядом с ним демонстративно поставили еще один табурет.
- Она умрет сегодня, - сказал он, не повернувшись ко мне.
- Или нет.
Он покачал головой.
- Я вижу метку... нас не любят в том числе и за это.
Что ж, наверное, мало приятного общаться с человеком, способным предсказать твою гибель.
- Помнишь, - я села рядом, на пол, на котором вдруг появился толстый теплый ковер. - Ты мне подарил... раньше... и сказал, что это... может помочь. Или... нет?
Йонас повернулся ко мне.
Он смотрел долго.
Очень долго.
И молчал.
Я тоже молчала. И в комнате стало очень-очень тихо, настолько, что я слышала слабое дыхание Руты. И даже, кажется, чувствовала, что дыхание это вот-вот погаснет, как огонек свечи на ветру.
- Ты и вправду хочешь отдать? Ей? - поинтересовался Йонас.
- Да.
- Это редкое растение... очень редкое... бабкины теплицы сохранят, только не всякий смотритель способен справиться с таким... разнообразием. Многое исчезнет. Само по себе или волей короны.
Он говорил спокойно, отстраненно даже.
- А если и нет, то вряд ли у тебя получится вновь получить цветок клалии. Дары богов случаются лишь единожды.
- И...
- Он может храниться годами... столетиями... ты можешь его продать и получить золото. Много золота.
- У меня уже есть много золота.
Мне вспомнился сундучок, набитый монетами. Зачем я их собирала? И ведь никто не остановил, не объяснил, насколько это глупо. Те же камни, которые я завернула в носовой платок, стоили куда больше.
- Или еще можешь оказать услугу... попросить... думаю, что угодно попросить. И получить. Чего ты хочешь?
Если бы я знала сама.
Свободы?
Пожалуй, мне даже дадут ее. Позволят поселиться где-нибудь в тихом городишке, где я буду притворяться обычной вдовой. Начну вязать или вот освою, наконец, коклюшки. Буду разводить сурфинии и варить варенье из зеленого крыжовника. Ходить на рынок, собирать сплетни. И не думать о прошлом.
...пока не сойду с ума от тоски.
- Или... ты можешь оставить себе, - Йонас смотрел, выжидая. - Жизнь, она странная штука. Когда-нибудь ты пожалеешь, что лишила себя... или кого-то еще шанса. Он ведь и вправду способен изгнать почти любую болезнь. Излечить смертельную рану. Спасти от яда или...
