— Нестор Иванович, вы полагаете, что красные начнут усиливать этот участок? — спросил Марченко.
— Вполне возможно. Но главное, они не будут нас ждать на севере на участке 42-й дивизии. Здесь, примерно в полночь, 126-я бригада будет сменяться резервной 124-й. Именно в эту пересмену я и ударю по ним. Но об этом не то что говорить, но и думать забудьте. Юг, и только.
— А что с пленными делать? — спросил Петренко.
— Как что? С собой берите на юг, туда, где сосредоточивается Кожин. Убеждён, среди них найдётся хитрый, умный, ловкий. Улизнёт к своим предупредить. Не мешайте герою орден зарабатывать.
— А после прорыва куда двигаем?
— На Конские Раздоры, там нас ждут обозы трёх или четырёх дивизий. Хороший куш. Надо его заработать. И только.
— Заработаем, — отозвался беззаботно Марченко.
Не спавший уже две ночи подряд главкомюж Фрунзе, выпив очередной стакан с содой, прилёг на диван и сразу словно провалился. Показалось, спал несколько секунд. Открыл глаза и увидел рядом встревоженного члена Реввоенсовета Гусева в запотевшем пенсне.
— Что случилось, Сергей Иванович?
— Махно прорвался.
— Как? — вскочил Фрунзе. — На чьём участке?
— На участке 42-й и 9-й кавдивизий.
— Кто сообщил?
— Только что звонил Грюнштейн.
— Мерзавцы! Ротозеи. Сорвать такую операцию! Упустить бандита, загнанного в угол. Свяжите меня с командармом-4.
— Невозможно, Михаил Васильевич. Он где-то в частях.
— Тогда с Грюнштейном, он-то, видимо, на месте.
Гусев снял трубку, приказал:
— Немедленно командующему на провод члена Реввоенсовета 4-й армии Грюнштейна.
Фрунзе взял трубку и сжал её до повеления пальцев:
— Докладывайте, Грюнштейн... Так... Ну и что ж, что устали? Это все отговорки — усталость, туман, ночь... Так вот, товарищ Грюнштейн, мы сейчас пишем приказ по фронту. Вы возглавите комиссию по расследованию... Выясните, кто виновен в прорыве банды, и передайте дело в Ревтрибунал... А вы как думали?.. Вплоть до расстрела, несмотря на должности и заслуги... Где он?.. Кто-кто? Махно, разумеется... На Конские Раздоры? Вы там с ума посходили... Это ж надо, в одно место пять обозов... Немедленно организуйте погоню за бандой. Немедленно.
Фрунзе бросил трубку, скомандовал:
— Сергей Иванович, садитесь к столу. Пишем приказ по фронту.
Гусев сел к столу, протёр платочком пенсне, защемил на переносице, взял ручку.
— Я готов, Михаил Васильевич.
3. Ату его!В Конских Раздорах махновцам действительно досталась богатейшая добыча — обозы пяти дивизий с обмундированием, патронами, мукой, крупами, сахаром, жирами. Махно, понимая, что всё это богатство его армии не увезти, не переварить, приказал Серёгину:
— Григорий Иванович, только необходимое — патроны, обмундирование, сапоги. Одеть всех с иголочки. Остальное раздать крестьянам.
Силы красных, брошенные на уничтожение Махно, по количеству бойцов в десять раз превышали его отряд и, казалось, вот-вот его прихлопнут.
И далее они не раз окружали Махно, используя конницу, бронемашины, бронепоезда; но всякий раз махновцы вылезали из «мешка», оставляя с «носом» самых заслуженных красных полководцев. Снова разгневанный командарм метал громы и молнии:
— Товарищ Будённый, вы опять упустили банду.
— Да, товарищ Фрунзе, — кряхтел на другом конце провода командарм Первой Конной. — Он же, гад, что удумал: выстроил своих головорезов и с красным знаменем, с пением «Интернационала», двинулся в сторону моей второй бригады. Ну те видят: наши идут. Ещё и подпели им «вставай проклятьем». А они подъехали, выхватили шашки, полбригады вырубили. И ушли.
— До каких же пор вы будете попадаться на удочку этому бандиту?
— Мы учтём, товарищ Фрунзе. В другой раз не выскользнет, — давал Будённый очередное обещание, в душе уже начиная сомневаться в его исполнении: «Что ж это творится? Врангеля в десять дней разгромили, а тут за кучкой бандитов гоняемся и никакого сдвига». Нервничал Фрунзе. Выходил из равновесия в Москве вождь.
Красная Армия не давала Махно передышки, старалась ни на час не упускать банду из виду, атакуя её при первой возможности. Махно стал уклоняться от прямого столкновения с красными, слишком вымотаны были бойцы этой сумасшедшей гонкой, но не упускал случая разгромить или пленить часть, попадавшуюся на пути.
Так 19 декабря на хуторе Левуцком был захвачен штаб 2-й Петроградской бригады Сводной дивизии курсантов, охраняемый лишь комендантской ротой. Допрашивая ещё непротрезвевших красных командиров, Махно выяснил, что именно эта группа участвовала в разгроме корпуса Каретникова, и приказал порубить весь штаб:
— В память по Семёну. И только.
Хотел Щусь «расходовать» и роту, но Нестор да и Комиссия антимахновских дел в лице Василевского и Галины Андреевны воспротивились:
— Рядовых отпустить.
— Они наших не отпускают, — пытался доказать свою правоту Щусь.
— Мы — не они, — отвечала чисто по-учительски Галина.
Красные действительно всех пленных махновцев, как правило, расстреливали; мало этого, подлежали ликвидации и лица, сочувствующие им. Именно этот безграничный красный террор и пополнял махновский отряд новыми бойцами — мстителями за попранную свободу, за погибших родных и друзей.
Обобранный, обманутый народ — это неиссякаемый источник сопротивления. Но иезуитская мысль большевиков и здесь нашла способ расслоить, перессорить крестьян. В сёлах стали создаваться комитеты бедноты, в которые записывали голь перекатную, бездельников и тунеядцев, вручая им власть на селе. Работящие мужики, имевшие крепкое хозяйство, объявлялись кулаками и комбеды натравливали на них: «Грабь награбленное!» Когда в селе появлялся продотряд, первыми помощниками ему становились комбедовцы, знавшие, где и у кого есть хлеб, и рьяно помогавшие его отбирать. За такую услугу получали часть отобранного.
Село раскололось на две люто враждующие стороны — на бедных и кулаков. Большевики наконец-то добились своего. Советская власть и Красная Армия были на стороне комбедов, хотя хлеб выгребали у кулаков. Махно назвал эту политику «грязью». Едва ли не в каждой волости вспыхивали по сёлам кровопролитные потасовки, убийства из-за угла, через окно тёмной ночью.
Вот уж истина, комбеды привнесли в деревню такой КОМ БЕД, который и до сего дня не рассосался. Зависть к благополучию соседа, к его успеху — это чёрное наследие комбедов. Не случайно слово «кулак» до сих пор употребляется в ругательном смысле, а вот «бедный» — сочувственно. Большевиков уже нет, а их дело живёт и процветает: бедно живёшь — живи, разбогател — берегись.
