– И все, что ли? Таков ваш новый план по доставке вашего друга домой?
– Да. Это мой пересмотренный план.
– Не покидая больницы?
– Да.
Женщина сложила салфетку и бросила ее в металлическую урну за своим медсестринским постом.
– Я посмотрю, что здесь можно сделать. Но имейте, пожалуйста, в виду, что как профессионал я давала клятву Гиппократа…
Женщина пояснила, что ей потребуется проконсультироваться с лечащим врачом, и ушла. Двадцать минут спустя она вернулась и проинформировала меня, что мой план одобрен, и еще через несколько минут явится санитар, чтобы помочь приготовить Уилла к путешествию, а нам будет позволено доставить нашего друга в затребованное им место.
Нам разрешат отвезти его домой.
* * *
И вот так, немного позднее половины второго в палату Уилла вкатили кресло-каталку, и санитар помог устроить его на сиденье. К этому времени старейший штатный преподаватель был переоблачен в свой учительский костюм – твидовый пиджак, коричневые штаны и красный галстук-бабочку, – а на коленях держал свою верную федору. Оттуда санитар выкатил его из палаты, вдоль по длинному коридору, мимо медсестринского поста, в лифт и на четыре этажа вниз, в больничный вестибюль, где сквозь стеклянные двери главного входа ему мельком удалось увидеть вдали голубое «звездное пламя», безмятежно ждавшее на стоянке.
– Прекрасная машина, – сказал Уилл.
– Это уж точно, – согласился с ним я.
– Таких машин больше не делают, Чарли.
– Еще бы, мистер Смиткоут. И надеюсь, вы не против, что мы ее позаимствовали, чтобы приехать сюда?
– Нет, конечно. Вы сделали то, что были вынуждены. Только постарайтесь, чтобы она обратно добралась в целости и сохранности…
Мы втроем постояли несколько душещипательных мгновений, любуясь машиной через стеклянные двери. Затем, развернув кресло в противоположную сторону, санитар покатил Уилла прочь от входа в вестибюль, вдоль по коридору мимо рентген-кабинета, вдоль отпечатков детских рук, мимо родильного отделения и прямиком в кафетерий, где посреди суеты уже пребывала обеденная толпа.
– Они там… – сказал я, и санитар направился в ту сторону – и подкатил каталку прямо к столику, за которым со своими обеденными подносами под табличкой «НЕ КУРИТЬ» ждали Бесси и Рауль.
– Профессор Смиткоут! – произнес Рауль.
– Здрасьте, Уильям, – сказала Бесси. После чего, поведя рукой и показывая на столик с ровно стоящими подносами, продолжила: – Добро пожаловать домой…
– Лучше не выйдет, – прибавил я. – Смотрите, тут даже табличка «НЕ КУРИТЬ» есть!..
Уилл слабо улыбнулся, узнав ее. Затем повернулся сказать спасибо санитару, который довез его аж досюда, из его холодной палаты до столика в кафетерии.
– Очень ценю, – сказал он этому человеку. – И, пожалуйста, имейте в виду, что мне очень стыдно за то, что произошло с вашим народом. Бог свидетель, и мои руки в этом не очень чисты…
Санитар как-то смешался, но все равно улыбнулся. Затем он ушел.
* * *
За обедом мы вчетвером разговаривали о более простых событиях этого дня. О нехватке соли в рубленом бифштексе. О гранулах сахара-сырца, никак не желавших растворяться в высоком стакане чая со льдом, сколь истово его ни помешивай. Время от времени Рауль поглядывал на часы и затем украдкой – на меня. И всякий раз я притворялся, что не замечаю. Наконец Рауль предумышленно откашлялся и произнес:
– Чарли… Уже сильно за два. Почти половина третьего. Нам не пора назад?
И я ответил ему так же предумышленно.
– Да, – сказал я. – Конечно, нам пора назад. Это было бы правильно. Но лучше все же подождем еще несколько минут…
И так вот мы поговорили еще. О том, что у нас общего. И о том, что у нас никогда не сможет стать общим. Мы беседовали о понятиях, что были до боли очевидны, и о тех, что были безнадежно невыразимы. Мы всё говорили и говорили. И чем больше говорили мы, тем позже становилось. А чем позже становилось, тем больше, казалось, нервничал Рауль.
– Чарли! – наконец сказал он. – Уже очень поздно! Нам нужно выдвигаться обратно в Коровий Мык! Уезжать мы должны сейчас же!
И я ответил:
– Да, Рауль. В этом я с вами отнюдь не расхожусь во мнениях. Разумеется, мы должны двигаться обратно в Коровий Мык. Мы очень далеки сейчас от того, где нам полагается быть. И потому нам совершенно разумно было бы стремиться обратно к иссушенному уюту Разъезда Коровий Мык. Сделать так было бы ясно и просто. И поступить так было бы правильно. Черт, да это, вероятно, было бы оправданно. В нескольких сотнях миль отсюда – рождественская вечеринка, за которую я целиком и полностью отвечаю. Я управленец в области образования и как таковой планировал эту рождественскую вечеринку очень долгое время. То был водораздел в моей жизни. Это важное событие в истории Разъезда Коровий Мык, если не всего человечества, и именно оно будет определять саму ценность моего собственного долгого путешествия от зелени к засухе и обратно. Планирование это оказалось нелегким и, фактически, стоило мне сотен часов бодрствования и гораздо большего количества часов, истраченных на бесплодное полубодрствование, а они могли бы лучше употребиться для сна. Теперь на кону стоит моя профессиональная репутация. Мое личное наследие в опасности. Из-за этой вечеринки я поднял много шума – и разжег не одну надежду. И, разумеется, будущее нашего колледжа – да и всего сообщества собственно Коровьего Мыка – зависит от успешного исхода нашего святочного мероприятия. Поэтому, Рауль, да, вы, как обычно, правы. На самом деле, вы вообще-то даже очень правы: нам следует выезжать поскорее…
При этом Рауль, похоже, с облегчением выдохнул.
– Но…
– Чарли?!
– …Но! – продолжал я. – …Прежде, чем мы это совершим, сначала мне нужно сделать одну вещь. Видите ли, мы проехали много миль, чтобы оказаться тут, в этом кафетерии, под зловещей табличкой «НЕ КУРИТЬ». Мы ни перед чем не остановились, только чтобы сидеть с Уиллом Смиткоутом в этом стерильном, однако безопасном месте, что лишь слегка напоминает наш собственный кафетерий. Оно лишь слегка напоминает то место, которое Уилл звал домом последние семь лет. И потому есть одно последнее, что мне хотелось бы спросить у Уилла, прежде чем отправимся назад в Коровий Мык. Обратно к будке охраны. К зелени. К пеликанам. К региональной аккредитации. К Рождеству. Есть один вопрос без ответа, который я не могу пропустить, не рискуя показаться недобросовестным, если у меня есть возможность его задать, – иными словами, пока еще возможно задавать такие вопросы моему уважаемому преподавательскому наставнику в столь поворотное время моей жизни. В этот зыбкий период, пока сам Уильям Смиткоут еще по-прежнему пребывает в этом мире. Пока я пребываю в этом мире. Пока мы вдвоем – по-прежнему в этом обширном и одиноком мире. Пока мы вчетвером – Бесси, Рауль, я, мистер Смиткоут – еще сидим за этим столом. Видите ли, все мы – тут, в этом передвижном кафетерии, вместе в ограниченном сегменте времени и пространства. Но нельзя принимать как данность то, что так будет всегда. Потому что так будет не всегда. Все меняется. Приходят и уходят мгновенья. Вещи тоже приходят и уходят. Люди, места, идеи. Нации мира. Мимолетная буря. Жесточайшая засуха. Все это приходит и уходит. И потому есть один последний вопрос, который я вынужден задать сейчас, когда солнце уже начало закатываться за вон ту стойку с салатами…
