– Когда мне было девять или десять лет, мама болела малярией. Потом поправилась, но, вероятно, очень тосковала и упала духом. Конечно, теперь я понимаю, как ее подкосили две смерти – дочери и мужа. Раньше я как-то не думала об этом. Так вот. Она поехала верхом в хижину на хребте, в полумиле от Уайлдфлауэр-Холла, красивого места, откуда видны Гималаи и где текут две реки. Она и раньше ездила туда на этюды. Я тоже была там с ней несколько раз. Весной там можно увидеть самые невероятные цветы: чистотел, калужницу, крошечные карликовые цикламены, дикую землянику. Она оставила записку – как сильно она любила всех нас, но что ее жизнь стала невыносимой. По словам миссис Уогхорн, она сидела на вершине, пока не замерзла. А лошади положила охапку сена, чтобы та не голодала, пока ее кто-нибудь не найдет.
«Этим «кто-то», – подумала потом Вива, – мог запросто оказаться тигр или плохой человек. В конце концов, ведь это Индия».
Фрэнк обнял Виву. Гладил ей волосы, пока она говорила.
– Я подтолкнула ее к этому, – продолжила Вива с несчастным видом. – Я так долго злилась на нее, винила ее во всем. Но все, что я говорила про нее, было абсолютной неправдой. Ты был прав, когда посоветовал мне поехать туда.
– По-моему, многие дети в чем-то обвиняют своих родителей, – сказал он. – Ребенком ты не можешь их понять, а позже, если ты когда-нибудь и разговариваешь с ними, то вы говорите на разных языках. Ох, любовь моя.
Он наклонился и вытер слезы, которые потекли по ее лицу.
– Тебе не нужно рассказывать мне все, раз тебе это так больно, – сказал он. – Давай ты сделаешь это потом, понемногу.
И она согласилась, что это правильно. У них еще будет время поговорить, и она наконец сможет сказать ему всю правду. Позже, лежа в своей комнате без сна, взбудораженная, она думала вот о чем: что, если тебе повезет, очень и очень повезет, в твоей жизни найдутся один-два человека, которым ты сможешь говорить голую, без прикрас, правду. Такие, как Фрэнк, Роза и Тори. Эти люди носят в себе твою суть, как миссис Уогхорн носила в себе суть мамы. Остальное – просто пустые разговоры, которые умолкают, когда заканчивается обед или наступает ночь.
– Иди ко мне, – сказал он, когда она закончила свой рассказ. Обнял ее и стал покачивать.
– Но дело в том, – с горечью покачала головой она, – что никто толком не знает, почему она это сделала. Мы все хотим простого объяснения, а если его нет? И ты можешь сказать лишь, что ужасные вещи случаются и с самыми хорошими людьми. По-моему, лучше смириться с этим, чем строить какие-то догадки.
– Хочешь, я расскажу Тори и Розе вместо тебя о твоей поездке? – спросил он. – Они так волновались за тебя, когда ты была в Шимле, и боялись, что с тобой тоже случится что-нибудь вроде этого.
– Как они догадались? – Вива искренне удивилась.
– Не знаю, – ответил он. – Подруги – всегда загадка.
– Еще не все, – сказала она; от всех этих эмоций у нее закружилась голова. – Сначала я хочу тебе показать одну вещь. Гляди.
Она положила синюю фигурку женщины на его ладонь, и та легла между линией жизни и большим пальцем.
– Вот еще чего я не знала про нее – мама была скульптором. Это ее вещица.
Позже Вива поняла, что это была еще одна поворотная точка в их отношениях. Что, если бы он покрутил в пальцах маленькую фигурку и сказал что-нибудь вежливое и безликое, Вива бы не смогла так гордиться, не почувствовала бы, что может высоко держать голову.
Он перевернул фигурку, его волосы упали со лба и на мгновение стали завесой между ней и синей фигуркой.
По тому, как он смотрел на фигурку, ей стало ясно, что он все понял и что она, Вива, будет в безопасности в его руках, насколько можно быть в безопасности в этом неспокойном мире.
Глава 58
Держась за руки, Вива с Фрэнком возвращались по темной тропе; свет лампы отражался от тополей, преломлялся в серебристых струях реки. Потом они вышли на красную грунтовую дорогу. Фрэнк остановился возле деревянного мостика и, затащив Виву за куст жасмина, поцеловал, долго и страстно. Потом, когда она вспоминала этот поцелуй, у нее слабели колени.
Она знала, что до конца жизни аромат жасмина будет связан для нее с Фрэнком, и она будет помнить его сильные руки, обнимавшие ее, запах его волос, его поцелуи – сначала нежные, потом такие страстные, что они прерывали их со смехом, когда уже не хватало воздуха в легких.
Он сказал, что никогда прежде не испытывал ничего подобного. Она сказала то же самое, и у нее снова потекли по щекам слезы радости.
Дом сиял рождественскими огнями на фоне непроницаемого мрака обступившего его леса. Музыка и иллюминация делали дом похожим на маленькое прогулочное суденышко.
Хозяева и гости собрались все вместе и поужинали в маленькой столовой; Тори и Роза зажгли свечи и украсили стол цветами. Вива была готова умереть от счастья – вокруг нее были друзья, в руке бокал шампанского, а рядом сидел Фрэнк.
И странное дело, она даже тогда понимала, что электрический заряд этого момента сохранится в ней на всю жизнь. Конечно, он будет внутри ее не всегда одинаковым, но она, оглядываясь назад и вспоминая, сможет верить в него. Познав огромную силу любви, она глубже познала себя.
Ужин: жареный цыпленок, рис, шампанское, а потом и блюдо с лимонным кексом – затянулся надолго. Для праздника было много поводов. Подкрепившись, они вынесли граммофон и танцевали босиком на веранде. Танцевали университетский регтайм, потом горланили «Гудбай, Англия, хелло, Бомбей», потом Тори принесла бутылку мятного ликера и стала учить Тоби танцевать танго, как Валентино, в мелодраме «Четыре всадника Апокалипсиса»[92]. Шум разбудил Фредди, айя принесла его в столовую. На него надели выгоревший на солнце рождественский колпак и, хотя он был сонный, рассмешили, что было всегда легко сделать. Он был чудесным младенцем, и Вива, взглянув на Фрэнка, с уверенностью подумала, что рано или поздно у них тоже будут дети.
Через три недели они с Фрэнком сняли квартиру в Колабе, благополучном районе Бомбея. Маленькая трехкомнатная квартира стоила триста рупий, около десяти фунтов в месяц. Там был застекленный балкон, откуда, если посмотреть направо, были видны море, суда и туманные очертания острова Элефант.
Пещеры на этом острове были полны удивительных статуй Шивы и Парвати, датирующихся шестым веком. Колоссальные, великолепные, они изображали богов, занимающихся любовью и играющих в кости, смеющихся и ссорящихся. В середине пещеры находился гигантский каменный фаллос, который без смущения утверждал – это жизнь, все мы живем благодаря этому. Его обходят гиды с группами, в которых есть нежные, впечатлительные англичанки.
Добраться до пещер было непросто – надо было доплыть до острова и подняться на гору. Но они побывали там дважды, взяв с собой еду. Охваченная любовью, Вива обожала кормить Фрэнка, гладила его одежду, целовала ворот его рубашки.
