na nonanunno nunnonona nā nānānanā nanununno ’nunno nununnenonānenā nunnanunnanut[30].
Она пришла в такой восторг, что мне не оставалось ничего, кроме как часами повторять эти строки. И она научилась произносить их, почти как я, и теперь, наверное, поразит своих соучеников обретенным знанием классики.
Так разговор плавно перешел от Элизабет к фантастической гибкости санскрита, его головокружительным скороговоркам, и в частности невероятному поэтическому подвигу Дандина, когда в 12-й главе своих «Приключений десяти принцев» он заставляет Мантрагупту произнести пространный монолог, совершенно не используя губных согласных, ибо его губы «истерзаны сладкими поцелуями возлюбленной». «Я так и не смог заставить себя достичь этих высот в своем переводе, – печально признался Эшвин, – и был вынужден прибегнуть к довольно жалкому паллиативу в форме высокопарной стилистики».
Затем последовала дискуссия вокруг достоинств и недостатков романа Хаггарда «Конченые», на смену ему пришел Конан Дойл, что и привело Мартина, смаковавшего третий бокал виски, к теме, которая не отпускала его весь вечер. Он сделал последний глоток и в очередной раз освежил бокал – Эшвин был идеальным хозяином, позволявшим гостям самим ухаживать за собою. Удобно откинувшись на спинку стула и закурив, он начал:
– Нас обоих занимает проблема убийства – с исторической или художественной точки зрения. Но что вы скажете, когда сталкиваешься с ним на практике, скажем, здесь, в университете?
– Да я только краем уха слышал о случившемся, – признался Эшвин. – Как вы знаете, я уезжал в Сан-Рафаэль и едва заглянул в утренний выпуск газеты, разве что комиксы с Элизабет почитал.
Представив себе переводчика Калидасы читающим описание подвигов Бака Роджерса, Мартин улыбнулся.
– Вообще-то вам должны были попасться на глаза газетные отчеты, – сказал он, – но на тот случай, если вы все же пропустили их, я прихватил с собой. – Мартин извлек из кармана несколько газетных вырезок и протянул их Эшвину.
Скользнув взглядом по заголовку «Крупный ученый заколот стилетом», он слегка поморщился и посмотрел на Мартина, словно желая спросить: «Я действительно должен это читать?» Но он задал другой вопрос:
– У вас есть какие-то особые причины интересоваться этим убийством?
– Да. Я встречался с доктором Шеделем буквально накануне его гибели, и он произвел на меня чрезвычайно благоприятное впечатление. К тому же, мне кажется, я знаю, кто его убил.
Мартин был доволен эффектом, произведенным этим драматическим заявлением. Эшвин промолчал, но читать стал более внимательно. Дошел до конца, затем обратился к фотографиям и биографии.
– Мне кажется, эта юная дама обедала с нами неделю или две назад, верно? – спросил он. Мартин кивнул. – Да-да, – вспомнил Эшвин. – Кажется, это было в пятницу, и она с особенным вкусом поглощала мясо – в знак протеста, что представляется изрядной глупостью, против домашней рутины. К тому же она все время вызывающе сквернословила. – Он насупился. Воспитания, полученного в Новой Англии, хватало, чтобы вызывать у Эшвина стойкую аллергию на грубые выражения в устах девушек, даже таких привлекательных, как Синтия Вуд. – На снимке она почти так же хороша, как в жизни, – резюмировал он. – Кажется, я начинаю понимать причину вашей заинтересованности.