Адриан углубился в записи:
– Тут говорится, что он сразился перед Домицианом со львом. Представляете? Что стало со львом, про то ни слова, но Пинарий явно выжил.
– Домициану не угодили многие, – сказала Плотина. – На арене оказывались даже сенаторы. Приговор не чернит самого Пинария. Но раз уж он не погиб, возможно, боги к нему благосклонны.
– Его отец был близок к Нерону, – отметил Адриан. – Пинарий-старший содействовал авгурством самым постыдным замыслам императора.
– Нерона окружало много угодников, и не все они равные преступники, – парировала Плотина. – Сын не в ответе за ошибки отца.
– Но посмотрите-ка сюда! – сказал Адриан. – С этого надо было начинать, а не писать в конце. У него рекомендации от Диона Прусийского и философа Эпиктета. Оба сложили панегирики его добродетельности и честности.
– Так вот где я его видел! – воскликнул Траян, хлопнув себя по колену. – В тот день, когда мы вступили в Рим и ты послал меня здороваться с парочкой философов на Форуме. Луций Пинарий стоял с ними. Ну что же, коль скоро о нем хорошо отзываются Дион и Эпиктет, то дело, видимо, улажено. Ты согласна, Плотина?
Тяжущихся позвали обратно.
– Луций Пинарий, Акакий Неапольский, вот мое решение, – сообщил Траян. – Мальчика признают сыном Пинария. Хотя он вырос рабом, его будут считать свободнорожденным; он не вольноотпущенник, но по закону рожден и всегда являлся свободным человеком и сыном граждан. Однако с учетом неопределенностей данного случая тебя, Акакий, не в чем упрекнуть, и Луций Пинарий возместит тебе потерянные вложения суммой, равной той, которую пришлось бы выложить за такого же образованного раба.
– Цезарь, мальчик незаменим! – взвился скульптор. – Столь одаренного ученика мне уже не найти.
– Если ты считаешь талант слишком редким, то жалуйся богам, а не мне, – ответил Траян.
– Но, Цезарь…
– Решение окончательное. Ступай!
Несчастный скульптор удалился. Луций и мальчик остались стоять перед императором.
Траян с улыбкой подался вперед:
– Как тебя зовут, мальчик?
– Разные хозяева звали меня по-разному, – ответил тот, осмелившись взглянуть императору в глаза. – Акакий называл Пигмалионом.
– Неужели? И ты знаешь историю о Пигмалионе?
– Сей греческий скульптор сделал такую прекрасную статую, что влюбился в нее. Венера оживила статую, и Пигмалион на ней женился.
– Редкий случай греческой легенды со счастливым концом, – заметил Адриан.
– А как назовешь мальчика ты, Луций Пинарий? – спросил Траян. – Дашь ему свое первое имя?
– Нет. Если позволишь, Цезарь, то я нареку его Марком в твою честь.
– Моим первым именем, – расплылся в улыбке Траян. – Цезарь доволен.
Луций повернулся к мальчику:
– Итак, отныне, сын мой, ты будешь Марком Пинарием.
Впервые произнеся имя вслух, Луций едва верил в реальность происходящего. В свои пятнадцать сын не только нашелся и вернулся к отцу, но и созрел для взрослой тоги. Повинуясь порыву, Луций совершил поступок, который не смел даже помыслить возможным. На глазах самого императора он снял цепочку с талисманом и надел ее сыну на шею. Как делали до него бессчетные поколения Пинариев, Луций передал наследнику фасинум. Отец и сын обнялись.
Траян заметил золотой амулет только мельком. В недоумении он поманил пальцем Адриана и шепнул ему на ухо:
– У него там крест? Разве крест – не христианский символ?
Адриан нахмурился:
– Наши осведомители не нашли фактов, позволяющих считать Пинария христианином. Будь он таковым, изменился бы вердикт Цезаря?
Траян протянул чашу, чтобы ее наполнили заново. Он задержал взгляд на виночерпии – привлекательном, но не столь красивом, как юный Марк Пинарий.
– Угодно ли Цезарю отозвать решение и допросить Пинария насчет его убеждений? – осведомился Адриан.
– Ни в коем случае, – ответил Траян и отхлебнул из чаши. – Ты знаешь официальную политику: не спрашивай – не скажут!
Часть IV. Марк. Скульптор
113 год от Р. Х.
Марк Пинарий проснулся резко, вздрогнув всем телом. Сквозь ставни просачивался тусклый утренний свет. Вдали пропел петух.
Лица коснулась рука. Юноша отпрянул, затем разглядел отца.
– Тебе приснился сон, сын мой, – сказал Луций Пинарий.
– Сон?
– Ты стонал так, что даже у меня было слышно. Все тот же кошмар?
Марк моргнул.
– Да. По-моему. Видение уже растаяло…
Марк мучился одним и тем же сном много лет. Ночные кошмары начались еще до воссоединения с отцом. Он видел себя обнаженным и дрожащим от страха в каком-то сыром, холодном и темном месте. Его хватала огромная рука, он вскрикивал и тут всегда просыпался. Самого великана он ни разу не видел, как и дальнейших событий.
Что значило видение? Отражало ли подлинное воспоминание или являлось лишь прихотью воображения? Сон каждый раз так завораживал, что Марк, пробудившись, не сразу соображал, кто он и где: уже не ребенок и не беспомощный раб, но двадцативосьмилетний мужчина, живущий с отцом в родном доме на Палатинском холме.
– Ты правда мой отец? – прошептал он.
– Он самый, – вздохнул Луций. – Клянусь тенью благословенного Аполлония Тианского. Не сомневайся, сын мой.
– Но кто моя мать?
После многих раздумий и вопреки отчаянному желанию мальчика узнать о своем происхождении Луций решил не открывать тайны. Правда была попросту слишком опасна, и не только потому, что сам Луций каждый раз совершал тяжкое преступление, занимаясь любовью с Корнелией. Какая польза юному Марку от знания, что мать была весталкой, нарушила священный обет целомудрия и была похоронена заживо, а его зачатие стало результатом святотатства? Кошмары лишь умножатся. Луций только сообщил сыну, что мать была патрицианкой и Луций находился с ней в незаконной и невозможной связи; ее родные никогда не простили бы ей падения, и она давно умерла. «Я очень ее любил и до сих пор ежедневно тоскую по ней», – добавлял он, ибо это было правдой. В свои шестьдесят шесть Луций твердо намеревался унести тайну с собой в могилу, не открыв ни единой живой душе, что матерью его наследника была Корнелия Косса.
– Привычный сон разбудил и меня, – сообщил Луций, игнорируя вопрос сына.
– Тебя снова посетил Аполлоний?
– Да.
– Он часто появляется в твоих сновидениях.
– Чаще, чем при жизни! – усмехнулся Луций. – Жаль, что он так и не вернулся в Рим: тебе бы выпала благословенная возможность с ним познакомиться.
– Я благословлен тем, что у меня есть знакомый с ним отец, – сказал Марк и слабо улыбнулся. Ужасное оцепенение, оставленное сном, постепенно рассеивалось.
