— А Джереми Третий и Абель тоже станут гордыми папашами?
— Да. Если у них будут мальчики, как надеются их отцы, они тоже станут закадычными друзьями.
Лицо Присциллы омрачила тень. Томас мог бы поклясться, что она вспоминает те дни, когда ее сын веселился в компании своих верных друзей.
— Дружбе Вернона, Джереми Третьего и Абеля можно только позавидовать, — согласилась с ним Присцилла. — Я присоединяюсь к твоему пожеланию: пусть мальчики очередного поколения станут верными друзьями.
— Я так понимаю, ты позвала меня из-за книги? Если так, то я тебе весьма признателен. Это очень ценный подарок, но теперь мне надо уходить.
Томас отстранился от стола, собираясь встать, но Присцилла жестом руки его остановила.
— Вот что еще, Томас. Я пригласила тебя сюда для того, чтобы поговорить. Ты должен знать…
Бывший муж подозревал, что не все так просто.
— И о чем же ты хочешь со мной поговорить?
— О твоей дочери Регине.
Глава 94
Сердце его сжалось.
— О Регине?
— О твоей дочери, Томас, — повторила Присцилла.
Томас встал так порывисто, что задел ручку чайного ситечка. Коричневые брызги и чайные листья испачкали белую камчатную скатерть.
— Я не хочу обсуждать Регину с тобой, Присцилла! Я должен идти. Не надо меня провожать.
— Прежде, чем ты услышишь мое признание, должна заявить: я соврала насчет того, кем был ее отец.
Томас, который, взяв книгу, уже почти достиг двери, замер на месте, а затем медленно развернулся.
— Солгала?
— Если бы я знала, что дело закончится разводом, то не рискнула бы. Мне даже в голову не приходило, что ты можешь не то что пойти на такое, но даже подумать о подобного рода коленцах. Люди нашего круга никогда не разводятся.
Томас стоял не шевелясь.
— О каких коленцах ты говоришь? Присцилла! Я поступил так, как должен поступить мужчина, когда ему признаются в супружеской неверности.
Присцилла приподнялась из-за столика. Томас заметил, что ее бьет легкая дрожь. Под ярко-голубыми глазами бывшей супруги темнели круги. Томас не мог сказать, больна ли она на самом деле или все это результат уединенного образа жизни, который она ведет. Теперь Присцилла обитала в вечном полумраке и дышала затхлым воздухом, пропитанным миазмами плесени. У Томаса создавалось впечатление, что солнечный свет и люди — нечастые гости в этом доме.
— Я хотела тебя ранить… очень больно ранить, — опираясь рукой о столешницу, Присцилла обошла столик вокруг. — Я знала, что могу добраться до твоего ледяного сердца только через Регину.
Челюсти Томаса сжались крепче.
— Я не знаю, в чем заключается твоя игра, Присцилла, но я отказываюсь в этом участвовать. По правде говоря, мне все равно, спала ли ты с Дунканом или не спала. Кто отец Регины, тоже не имеет значения. Она — моя дочь во всех смыслах этого слова, даже если она — не моей крови и плоти.
— А теперь кто говорит неправду? — Во взгляде Присциллы чувствовалась странная смесь торжества и мольбы. — Ты и сам наверняка помнишь, как мучился той ночью, плакал из-за того, что дочь, которую ты обожал, на самом деле, возможно, не твоя. Воспоминания о ней омрачила мысль, что, быть может, кровь федерала, янки, врага, против которого ты сражался, течет в ее жилах. Ты страдал из-за того, что Регина, красоту которой ты считал сочетанием лучших семейных черт Толиверов и Виндхемов, на самом деле — не одной с вами крови.
Томас тяжело сглотнул, не в состоянии справиться с душевной болью, которая словно вцепилась ему в горло. Присцилла говорила сущую правду. Годы, последовавшие за смертью Регины, ничего не изменили. Воспоминания о его маленькой доченьке омрачала неизвестность касательно того, кто на самом деле был ее отцом. Боль эта не затихла и сейчас.
— Если тебе станет от этого легче, Присцилла, то ты права, — признал Томас. — Можешь порадоваться тому, что ранила меня в самое сердце.
Он приоткрыл дверь.
— Именно поэтому я тебя и позвала, Томас. Я хочу сказать тебе правду. Поверь мне! — Присцилла повысила голос, когда ее бывший муж ступил в прихожую.
Томас снял свою шляпу с напольной вешалки.
— А с чего мне тебя слушать?
— Я умираю и хочу покаяться.
Он повернулся и уставился на нее.
— Ты опять мне лжешь?
— Скоро ты убедишься, что нет, — с легкой иронией мотнув головой, заявила бывшая супруга. — Томас, я очень слаба и не собираюсь с тобой спорить. Можешь мне верить или не верить. Я спала с Эндрю Дунканом три раза, но после этого не забеременела. Регина — твоя дочь.
Томас подошел ближе, желая лучше рассмотреть лицо Присциллы, понять, врет она или нет. Когда дело касалось ее, что-либо сказать наверняка было трудно. В любом случае он видел, что Присцилла больна. От его взгляда не укрылась нездоровая бледность кожи, темные мешки под глазами и впалые щеки. Ему стало ее жаль, но сочувствие не смогло превозмочь чувства обиды за предательство и измену.
— Откуда мне знать, что ты не говоришь мне то, что я хочу от тебя услышать? Это твое признание не сможет исправить вреда, нанесенного былыми словами, о которых ты очень пожалела.
Присцилла сомкнула веки.
— Думай, что хочешь. Лично я уже все сказала. Можешь мне верить, можешь нет. Зачем мне волноваться из-за того, что ты мне не веришь? У тебя есть Жаклин. Она тебя утешит.
Имя счастливой соперницы женщина произнесла с особой ненавистью в голосе. Осторожно и очень медленно она подошла к шнурку колокольчика, дернула за него и тяжело опустилась в кресло, потонув в пене шелка.
— Теперь иди. Мне надо принять лекарство. Это довольно неприятно. Моя служанка следит, чтобы я принимала столько, сколько прописано.
С книгой под мышкой и шляпой в руке Томас стоял, не зная, что предпринять. Верить ей или не верить? Плохо, что Присцилла не желает полностью развеять его сомнения. Правда ли, что она умирает? Мать его сына…
— Присцилла, я… Ты мне правду сказала? Обо всем?
— Я говорила то, что говорила, Томас. Я ничем тебе не обязана. Думай, что угодно. А теперь уходи.
— Мне жаль, что ты заканчиваешь свои дни так.
Присцилла отмахнулась от слов Томаса.
— Я сожалею только о том, что не вышла замуж за мужчину, который полюбил бы меня так, как майор Эндрю Дункан.
— Я тоже об этом сожалею, — признался Томас.
— Но я по крайней мере была хорошей матерью и родила троих чудесных детей.
— Да, Присцилла, все правильно. Никто не вправе винить тебя.
— Пришли ко мне Вернона. Пусть приезжает, как только сможет, и без жены. Сам-то он, возможно, самый счастливый муж на свете, но всем остальным вокруг него приходится из-за этой женщины держаться настороже.
