говорила Кимико... Стоп, секундочку... Э-э-э, а как она говорила?.. Грёбаное пекло, только этого ещё не хватало!»
Мариус захотел расквасить себе лицо. Разогнаться и со всей дури врезаться лбом в щит, чтобы кочерыга, неспособная вместить элементарнейшую последовательность действий, разлетелась перебродившей дыней. Он напрочь забыл инструкцию. Зелёный на фиолетовый? Синий к голубому? Четыре последних цвета радуги - это он помнил, но... в какой последовательности их подрубать? Вроде как в прямой. Или нет? Кимико говорила, да только... проклятье. Проклятье! Сука, сука, сука!
За спиной снова кто-то рассмеялся: тихо, вредно, исподтишка.
- Заткнитесь! - гаркнул Давид, не сводя сурового взора с коммутатора.
Издевательский смех повторился, на этот раз громче; он просачивался в костный мозг и выедал его изнутри, как неизлечимая инфекция. «Времени всё меньше... всё меньше». Мариус рубанул кулаком в стену, подчёркивая тем самым свою безграничную глупость. Титановая перчатка экзоскелета вошла в сталь на несколько сантиметров. На месте удара осталась вмятина. Расплывчатое отражение с гримасой отвращения к самому себе исказилось, как залитый растворителем автопортрет. Давид буравил его взглядом и не знал, как поступить; беспомощность приводила в бешенство. Он хотел наказать себя за идиотство. За гибель Коджо. За то, что вернулся за тем пакетиком. За Фроста и тогдашнюю медлительность. А теперь ещё и это… Кретин! Простофиля! Дуракам везёт, верно люди говорят... Да только если бы не девка, ничего этого ведь не случилось бы.
«Это она во всём виновата. Она, она, она».
Балдели бы за решёткой, как и прежде. Мирно, ровно, тихим сапом. Через два с лишним года - свобода. Семья. Работа. Быть может даже детишки. Или гараж, байк и теплица с убойнейшей шмалью. Мечты стали бы явью. Своими силами. Вот этими вот ручищами он выбрался бы из канавы запустения. Есть ли возможность вернуться в контрольную точку?
«Есть ведь».
Отражение Давида кивнуло в сторону аварийного эвакуатора - Мариус не сводил с него глаз; он пялился на эту монохромную, как с фотографии спиритического сеанса, фигуру и думал, взвешивал, сопоставлял. Рвущая позвоночник паника обуяла его, но он пытался ей противостоять. Быть может, именно так и стоит сейчас поступить? Забить болт и запрыгнуть в эту долбанную капсулу. Распрощаться с прошлым и родиться заново. Выбраться на солнечный свет. Давид пригладил усы: столько символичности, хоть стихи пиши. Стоит ли бороться с тем, что не желает тебе зла? Принципы морали: когда они имели для преступников значимость? Неоправданный риск - та же история. Явная выгода, вот что ценно. Лицо в отражении озарилось широкой ухмылкой. «Именно так и следует поступить, старичок. Дай дёру... - мысли эти читались в его прищуренном взгляде. - Проваливай, пока не попал под раздачу. Они сами разберутся».
- Полезай в капсулу, - сказал кто-то сзади.
- Сматывайся отсюда, - предложил ещё один.
- Оставь девчонку, - прошептал третий.
Тени окутывали Давида со всех сторон. Колени его потяжелели, и даже руки опустились. Он отошёл от щита и сделал шаг к аварийным капсулам. Затем ещё один. Затем ещё и ещё. В воздухе что-то изменилось. Минуту назад он был спёртым, но теперь в нём явственно ощущалось благословение свободы.
Мрак выгонял Давида на свет. Пытался им помыкать. Гнал его к выходу.
Как овечку. Кучерявую. Глупую. Трусливую, безвольную овечку.
«А как же «сдержать обещание»?.. Я тот ещё подлец, если даже допускаю мысль о предательстве». Мариус стал взрослым рано, а взрослые - это те, кто в состоянии принимать решения самостоятельно. Человек, способный кинуть, никогда не заслужит уважения. Так говорил отец. Так говорили пасынки джунглей - партизаны, что приняли его. Так говорил им даже капитан в день, когда их всех пинком выперли на войну, в мороз ночи, под град ракет. Да только где они теперь, со своими благоглупостями? Лежат в гробах, на корм червям. Сколько бы Давид ни задавался вопросом «Какова цена чести?», но так и не смог он найти сколь-либо стоящего ответа. Лишь в одном его решимость всегда была непоколебима: «Никогда... Никогда не делай то, чего хотят другие, если они хотят этого больше, чем ты сам. Гни свою линию, даже если это тебе во вред».
Давид моментально всё вспомнил. Озарение посетило его подобно вдохновению, что решило навестить писателя-неудачника и дать ему последний шанс ухватиться за мантию признания. Мариус подошёл к вмятине и посмотрел на своё отражение - оно стало таким же, как и прежде. Отстранённым, задумчивым, поникшим. «Уж лучше таким, зато в ладах с самим собой».
Три единицы. Зелёный с «1» - к голубому. Синий с «11» - к фиолетовому.
- Внимание, - из потрескивающих динамиков донёсся сухой мужской голос; глухой и еле слышный, он с трудом просачивался сквозь запыленные мембраны. - Получено разрешение на извлечение ИИ.
- Ну вот, другой разговор... - Давид посмотрел на гвоздомёт в надежде, что тот подбодрит его. Оружие промолчало, и он с пониманием кивнул. Уже в который раз он испытывал на прочность нить судьбы, но пока ещё оставался жив. Жив, а значит, на верном пути. Смачно харкнув на пол, Давид бросился к серверной. Ритмичное кряканье рессоров и позвякивание шестерней воодушевили его закончить начатое и подвести, наконец, черту. «Дошли досюда - дойдём и дальше».
* * *
Мерно гудел кондиционер. В многогранных мониторах отражались мозаики индикаторов. Пришелец молча смотрел в объектив камеры. Невозможно определить, куда был устремлён подавляющий взор этих глаз-затмений, но Тихоня понимала: фантом видит её даже сквозь дециметры стали. Чувствует её оцепенение; её лихорадочную дрожь и учащённое сердцебиение. Глубокое безмолвие рвалось писком, звучащим со стороны пульта управления, и шорохами, проникающими из-за двери - эти два звука боролись между собой, пытаясь заполонить вакуум серверной и вытеснить друг друга.
- Что ты такое? - промолвила Тихоня.
Руки монстра конвульсивно задёргались: казалось, он вот-вот ухватится за живот, дабы сдержать разрывающие его изнутри приступы тошноты.
- Не имеет значения, что я. Важно, что на этот раз ты от меня не спрячешься.
Ладони Кимико похолодели, будто системы охлаждения вновь включились на максимум. Запястья онемели, нежная кожа покрылась мурашками. Не в силах сказать что-либо, сёстры сверлили парящий в воздухе экран взглядом.
