он. — Всему этому крах и конец. Только зря льется кровь! А мы неведомо зачем проваливаемся в нищету!
Денег у нас действительно не стало. Все хоть сколько-нибудь состоятельные клиенты отхлынули, остались только бедняки, а с таких отец никогда не брал гонораров. Мать добывала средства на жизнь перепиской, переводами, всем, чем попало. А однажды надела свое лучшее платье и ушла с видом решимости, с злым лицом, на котором, как фары, горели глаза, и возвратилась с деньгами. Даже я догадался, что это она была у своих родителей, у наших дедушки и бабушки. Они предлагали всяческую помощь, но условием ставили отказ моего отца от «заблуждений».
Матери моей приходилось еще и еще раз ходить к родителям за деньгами, и я понимал, чего стоили ей эти визиты.
Брат мой, единственный из нас, детей, однажды взял да сам, никого не предупредивши, отправился к родителям матери. И понравился им. С той поры он бегал к ним часто.
Он вообще умел понравиться людям. Это он познакомил мою сестру Люду с Петром Петровичем Коростелевым, человеком за тридцать лет, преподавателем института, и вскоре сестра оповестила родителей, что этот щеголь вознамерился сделать ей предложение руки и сердца.
Сестра моя, особа милая, изящная и неглупая, в семейных ссорах и раздорах никак не участвовала, всегда оставалась нежной ко всем и насмешливой. Она была на семь лет старше меня, любила меня пощекотать и подразнить. Прелестная была девушка, знала это и считала совершенно естественным, что в нее все влюбляются. Своего солидного поклонника она называла Петечкой, помыкала им, но, наверное, с удовольствием замечала, что он отличается приятной и утешительной уверенностью в прочности всего существующего. Он спокойно строил планы на пять, на десять, на двадцать лет вперед.
Брата моего Петр Петрович Коростелев покорил с первой же встречи.
— Вот это человек! — восклицал брат с изумлением и восторгом. — Сильный человек! России нужны сильные люди!
У брата даже голос окреп с тех пор, как обласкал его своим вниманием Петр Петрович Коростелев. В нем он, кажется, нашел свой идеал.
Сестра перешагнула родительский порог легко и весело, и без нее дома стало еще сумрачней.
Не могу утверждать, что Петр Петрович Коростелев «составил счастье», как тогда говорилось, моей сестры, но что он составил счастье моего брата — это бесспорно.
Брат все ожесточенней, с каким-то нетерпеливым раздражением и почти презрением третировал отца. Было страшно глядеть на мать, когда он грубил. Отец в заботе о ней старался прекращать, обрывать эти жестокие сцены, но брат нашу мать не щадил.
Однажды он раскричался совсем уж несдержанно и безобразно.
— Все это твое подвижничество, и самопожертвование, и бескорыстие — для собственного самоуслаждения! — кричал он отцу. — Вот, мол, какой я святой! Но все равно придет хам и вышвырнет тебя на помойку! Я этих грядущих хамов знаю лучше, чем ты. Ты изувечил и свою жизнь, и мамину, но мою тебе изувечить не удастся! Кончу институт, стану инженером, по крайней мере буду знать, что приношу пользу России! А от тебя какая польза? Ты хочешь призвать кровь и беду на наши головы! Народ! Идеалы!.. Всему этому цена известна! Узнали! Вешают в Лисьем Носу, а народу плевать, народ — не богоносец, народ — копеечник, народ веревку палачам продаст и в кабаке пропьет. И правильно! И я тоже ничем своим ни для кого не желаю жертвовать. Я никого не трогаю, но и меня оставьте в покое! Желаю жить и буду жить для себя. Как все. Как твой народ живет. Каждый так живет. А ты живешь только во вред тем, которые могут тебе поверить!
Такого еще никогда не случалось у нас дома. До таких оскорблений брат мой еще не доходил. Бесспорно, он высказывал мысли и настроения Петра Петровича Коростелева. Мать сидела бледная и молчаливая. А отец поднялся со стула, на котором сидел, и вымолвил тихо и отчетливо:
— Прекрати. Уйди.
Брат так хлопнул дверью, что посыпалась штукатурка и задребезжала люстра под потолком.
В тот же день он переселился в богатую квартиру Коростелева, и я остался один с родителями. Мне к тому времени было четырнадцать лет, и я обучался в пятом классе гимназии.
II
После того как брат ушел от нас, с деньгами стало легче. Мой славный братец пожирал львиную долю заработков, а теперь оказалось, что у нас достаточно средств для небогатой, но и не голодной жизни. Я тоже вносил свою лепту — начал давать уроки младшеклассникам. «Тянул оболтусов». Арифметика, история, русский язык. Чтобы достичь, так сказать, экономической независимости.
Присяжный поверенный со странной фамилией Мышь, один из немногих, кто не отстранился от отца, помогал добывать гонорарные дела. Маленький, серенький, тихонький, всем своим видом как бы подтверждавший свою фамилию, он благоговел перед моим отцом, «борцом за правду».
Однажды он устроил отцу защиту одного благополучного чиновника, которого обвинили в хранении и распространении нелегальной литературы. Чиновничек ни в чем не был виноват, его оклеветал сослуживец, чтобы занять его место в департаменте. Дело было легкое, но выгодное: жена чиновника, купчиха, обещала отвалить крупный куш тому адвокату, который спасет ее красавчика из кутузки, вызволит бедняжку из узилища. Она ужасно боялась полиции, так и видела, как ее милашку, ее голубчика «упекут».
Бывшие подзащитные отца из числа единомышленников продолжали появляться у нас иногда. И вот, в самый канун суда, на котором слушалось дело чиновника, к отцу зашел один из таких его бесплатных клиентов, рабочий с Балтийского завода, высокий, тощий, остроносый, в очках. Он никогда не распространялся о тягостях своей личной жизни, а всегда занят был общими вопросами. Жизнь ела его и металлической пылью, и нищетой, и туберкулезом, но никогда он не жаловался, никогда ни о чем не просил. Держался он несколько даже чопорно. Если упоминал о своей жене, то называл ее по имени-отчеству: Екатерина Павловна, детей своих звал не Коля и Алеша, а Николай и Алексей. Очень любил такие выражения, как «заря новой жизни», «светлое будущее», «лучезарные дали» и другие такого рода. Все эти выражения, из-за сотен борзописцев и словоблудов давно и повсеместно объявленные пошлыми и банальными, у него дышали свежестью юности.
В этот день он рассказал отцу историю, дошедшую до завода через одного из отбывших срок и вернувшихся. То был страшный рассказ об одном люмпене анархистского толка, который был сослан в Сибирь. За ним отправилась и нашла его там весьма образованная девушка, порвавшая ради революции со своей родней. Тот люмпен, с которым она решила соединить
