но все же поводке.
— Я сам все сделаю, — сказал Луций и шагнул вперед, но я остановил его.
— Он там ради меня. Я могу отвлечь, так будет проще.
Темный брат уставился на меня немигающим взглядом.
— Владимир, прекратите геройствовать. Я дисциплинарий. Работа с такими субъектами — мой профиль. Или все дело в том, что Тьма внутри вас требует первым взглянуть в глаза вашему врагу? Ответьте себе честно: зачем вы сейчас рветесь вперед? Кто или что управляет вашими порывами?
Я замер, продолжая удерживать Луция за локоть. А ведь он был прав. С точки зрения здравого смысла мне следовало пустить его вперед, дать проделать всю работу — какой бы она ни была. Ведь на самом деле было важно лишь то, что этот убийца перестанет на меня охотиться. Что его скрутят в бараний рог и отправят либо на обучение в Орден, либо… Не знаю, как они там несогласных утилизировали.
Но мое нутро рвалось не просто спасти Ленку. Нет, это желание и правда было иррациональным. Сродни жажде. Той самом жажде, которую я уже хорошо знал. Тьма росла во мне, набирала силу. И с каждым поглощенным даром ее голос становился громче, а голод — невыносимее. Самое хреновое, что этот голос начинал походить на голос внутренний, глас разума. И я действительно понемногу переставал отличать одно от другого.
Я стиснул кулаки, беря желания под контроль.
— Идите, — прохрипел я. — Я пойду следом.
Луций улыбнулся. Понимающе, без осуждения. Словно сам когда-то проходил такой экзамен, и не раз.
— Замечательно, Владимир, — шепнул он. — На мне носитель. На вас — гражданский.
Справедливо.
Я дал ему фору в десяток шагов. Вроде и смотрел на облаченную в черное фигуру Луция, не сводя глаз, но почему-то с каждым его шагом фокусироваться на ней становилось все сложнее. За Луцием словно тянулся длинный плащ со шлейфом, сотканный их Тьмы. Этот стелящийся черный дым вел себя так, словно обладал своей волей — наползал, отступал, вихрился…
Дисциплинарий вошел в черневший проем арки — некогда там были ворота. Я напряженно вслушивался, но ничего, кроме трескотни сверчков, шума листвы и редкого кукования кукушки, уловить не мог.
А затем свет в башне погас, и вся она погрузилась в сумерки.
И снова ни звука. Я считал про себя — десять, пятьдесят, сто… Ничего. Внутри меня поднималась волна тревоги, но я уже не доверял ощущениям. Может, снова Тьма соблазняет меня, может…
Женский крик.
— Черт.
Я рванул с места. Плевать на Тьму и ее соблазны. Я обещал Ленке, что вернусь за ней и за Алтаем. И Ленку я в обиду не дам. Слишком много народу уже пострадало.
Поймав потоки ветра, я на всякий случай ухватил их — вдруг придется сразу бить. Но когда я влетел в арку, остановился, пробуксовав пятками по щебню.
— Что здесь происходит?
Ленку я заметил не сразу. Девушка лежала с закрытыми глазами возле небольшого костерка — сейчас только угли тлели да поднимался небольшой дымок. К счастью, Лена дышала ровно и спокойно. Словно ее погрузили в глубокий сон.
Луций стоял, не шелохнувшись, между мной и…
— Юля?
Юля Дашкова — та самая мрачная девица из моего отряда, которую я за глаза окрестил Несмеяной, поскольку на контакт она почти ни с кем не шла. Я ведь с первого дня, еще на острове, обратил на нее внимание. Симпатичная, загадочная. Только к себе она никого не подпускала. Не только меня, но и остальных не особо жаловала.
И Юля никогда не отсвечивала. Вообще ни разу не была замечена за чем-то подозрительным. Настолько тихая, что почти незаметная…
Дашкова устремила на меня взор.
— Ваши полномочия здесь заканчиваются, темный брат, — сказала она и бросила Луцию какой-то небольшой металлический предмет. Я увидел, как в полете блеснула серебром грань — то ли монета, то ли круглый кулон, или медаль. — У меня есть санкция на эту работу.
Дисциплинарий ловко поймал брошенный предмет, поднял на свет — и я увидел, как исказилось его лицо. Удивление, непонимание, озадаченность…
— Откуда у вас печать Примогена?
— Оттуда, что он вручил мне ее лично, когда благословлял на это задание, — хмуро ответила Дашкова. — Оболенский приговорен Орденом.
Луций, казалось, окончательно перестал что-либо понимать. А я и подавно.
— Так, господа, пардон величайший, — вмешался я. — Просто ради интереса. Как Орден мог меня приговорить, если он ждет меня в свои ряды?
Дашкова даже не смотрела в мою сторону и предпочла общаться только с Луцием.
— Примоген Эребус дал это поручение в обход совета, — пояснила Юлия. — Оболенский представляет угрозу для Ордена, но Орден не может произвести уничтожение официально. Поэтому поручение дали мне.
Чего?!
— Почему официально невозможно? — вернув самообладание, спросил Луций.
Дашкова равнодушно пожала плечами.
— Я исполнитель. Меня не посвящают в тайны.
— Тем не менее вы сами — тайна, насколько я могу судить. Поскольку носите при себе печать Примогена, но при этом не числитесь среди зарегистрированных членов Ордена.
— Тайну моей личности и мой статус вы можете обсудить с Темным отцом Эребусом, — отрезала Юлия. — Вы пришли по мою душу, но, как теперь сами понимаете, это лишнее. Поэтому прошу вас, вернитесь к своей группе и позвольте мне выполнить поручение.
— А меня, как я понимаю, никто спрашивать не собирается, — ухмыльнулся я. — Ну да, ну да, пошел я…
Луций явно сомневался. Он с почтением глядел на брошенную ему печать — совершенно точно знал, что это. Судя по всему, этот Примоген или Примарх был слишком важной шишкой, чтобы простой дисциплинарий переходил ему дорогу.
И все же что-то заставляло Луция сомневаться.
— Боюсь, я не могу позволить этому случиться, — наконец сказал темный брат. — Увы, вашему рассказу недостает подробностей для того, чтобы я отступил. И поскольку вы не числитесь в доступном мне списке зарегистрированных носителей дара Тьмы, я обязан задержать вас и произвести проверку. Разумеется, если выяснится, что это досадное недоразумение, я принесу извинения.
Дашкова тихо зарычала.
— Вы не понимаете, чему пытаетесь помешать! Не понимаете, что пытаетесь спасти! Оболенский опасен! Опасен для всего Ордена, для каждого из нас. Примоген Эребус твердо в этом убежден, иначе не пошел бы на такие меры. Но Орден не может портить себе репутацию, отправляя на тот свет княжича. Официальный приговор не будет вынесен, потому что его никто не поддержит. Но Оболенский угрожает всему существованию Ордена. Угрожает физически, понимаете, дисциплинарий? Вот с какой формулировкой мне давали задание. И вот почему не нашлось никого другого, кто мог бы взяться за это. Нужен был тот, кто способен справиться с его силой, но
