О, нет, я не собираюсь оказывать тебе такую услугу. Я доведу тебя до того, что ты сам воззовёшь к своим проклятым людям, лишь бы они прикончили тебя поскор…
Тело Врана неловко валится на землю по другую сторону ножа.
Тело Врана — не волка, которым он никогда не был.
«Кожа да кости». «Кожа да кости», — сказал Сивер, едва взглянув на Врана в волчьем обличье.
Вран лежит на спине, впалый живот со светлой дорожкой волос, испачканных в крови, рёбра, выпирающие так, словно готовы рассечь своей остротой воздух, ключицы, будто собирающиеся прорвать кожу. Бая проглядела эту худобу под его рубахами и плащами — Вран успешно скрывал её под одеждой, под ухмылками и самоуверенными взглядами, Вран умудрился скрыть её даже тогда, когда притягивал Баю к себе, целуя её вчера — дрожью своих губ. Вран всегда был поджарым, но сейчас он выглядит так, словно толком не ел несколько месяцев.
Или гораздо, гораздо дольше.
Во что же превратил свою жизнь этот самонадеянный дурак?
Вран что-то хрипло говорит. Едва слышно.
Бая наклоняется к его губам — и кое-что понимает.
На Вране нет пояса. Нет и серьги. Конечно, нет. Вран снял их, обращаясь в волка — Вран ведь не знает, что серьги не снимаются никогда. На Вране нет никакой защиты — и Бая уже чувствует, как сгущаются вокруг него не только хлопья снега, но и уже хорошо знакомые ей тени.
Бая вскидывает руку к поясу, забранному со стоянки вместе с ножами — но Сивер вдруг опережает её, брезгливо набрасывая на Врана свой пояс.
И тени отступают.
И Вран что-то повторяет — и Бая снова не слышит ничего.
— Что? — раздражённо спрашивает Сивер. — Что ты там бормочешь, полоумный?
Бая наклоняется к Врану ещё ниже.
Лицо Баи оказывается у его лица. Узкого, скуластого, такого вроде бы умного — и такого на самом деле глупого лица. Бая наконец-то чувствует его настоящий запах — без гари неизвестно чего. Бая наконец-то видит синеву его оживших глаз.
И Бая наконец-то слышит то, что он так упорно пытался ей сказать.
— Не самое лучшее зрелище, да? — сипло выдыхает ей в губы Вран, указывая своими синими глазами на своё нагое тело.
Вот это.
Он хотел сказать ей вот это.
Да, Сивер прав — полоумный.
И Бая, видимо, тоже — потому что ей вновь хочется улыбнуться.
Или она улыбается и впрямь — потому что губы Врана трогает слабая, ответная улыбка.
* * *
Тащит Врана Сивер. Бая хочет помочь ему — но очень быстро обнаруживает, что не способна на это. Ветер и снег, Хозяин, прикрывший её ими, забрали почти все её силы — остались лишь жалкие ошмётки, чтобы она могла делать не слишком-то быстрые шаги.
Деревня, городище, что бы это ни было, остаётся далеко позади. Остаются далеко позади люди, всё-таки высыпавшие из своих домов — далеко позади их сторожевые вышки, далеко позади их попытки броситься в погоню, прорваться через лес, догнать «ведьму» и «колдуна», забравших своего «жреца». Хозяин, видимо, всё-таки любит Баю, Хозяину, видимо, всё-таки приходится по душе её упрямство — в отличие от упрямства Врана. Метель не прекращается даже после того, как Бая уже никого и ни о чём не просит. Метель, вызванная ей ранней осенью среди одних только человеческих домов, внезапно накрывает и опушку леса, вставая там колючей, непроходимой, свирепой стеной, пропуская их — но не людей. Ломая все летящие в них стрелы. Сбивая всех бросающихся за ними мужчин с ног. Выбивая из их рук копья и топоры, заталкивая их гневные крики обратно в глотки — и на что они злятся, на что обижаются? Бая сдержала своё обещание — Бая не отняла у них ни одной жизни. Кроме, конечно, той жизни, за которую она когда-то взяла ответственность перед Хозяином. Возможно, Хозяину понравилось именно это. Хозяину всегда нравится, когда его дети выполняют свои обещания.
Сивер несёт Врана на руках — Сивер одного роста с Враном, но Вран худее его вдвое, и порой Бае, порой её то и дело теряющемуся среди темнеющих деревьев взгляду кажется, что Сивер несёт не мужчину своих лет, а восемнадцатилетнего мальчишку, вырванного из лап человеческой деревни. Да, «из лап человеческой деревни». Врану наверняка бы понравилось такое описание. Наверное, Вран бы и сам мог сказать что-то подобное.
Вран, Вран, Вран…
Рана в боку Врана продолжает лениво кровоточить, пачкая руки Сивера и окрашивая осенний воздух железным привкусом крови — но Сивер говорит Бае: «Ничего, выживет».
«Ничего, пусть поживёт ещё немного».
«Ничего, мне ещё нужно с ним поговорить. Ты успеваешь, Бая? Может, отдохнём? О, я поговорю с ним, я поговорю с ним обо всём, и пусть только попробует притвориться спящим — я выбью из него его лживый сон вместе с его погаными зубами. Ты слышишь меня, Вран Лес-пойми-откуда? Ты же у нас любишь говорить — вот и побеседуем. Я не позволю тебе сбежать в вечный лес, нет, Вран, я не пущу тебя к твоим застрявшим на его границе дружкам. Тебя нельзя подпускать к ним и на ширину реки — если они увидят тебя сейчас, для них всё точно будет потеряно, а мне ещё утешать их родителей и братьев. Или, может, ты сам с ними поговоришь? Может, мне стоит попросить навестить тебя Верена? Хотя нет — тогда нам придётся делить твои зубы, а этим я не готов пожертвовать…»
Если бы Сивер лишал зубов всех, кому угрожал, на Белых болотах не осталось бы ни одного волка, способного прожевать кусок мяса. Кроме Баи. И, возможно, Искры? Нет, кажется, однажды Сивер грозил подобным и ей, когда она неудачно огрызнулась на Баю в его присутствии…
Они добираются до Белых болот, когда ночь опускается уже окончательно. Бая впервые в жизни чуть не проваливается в топь, оступившись, и только чутко ловящий каждое её движение Сивер спасает её от этой участи; Бая не соображает уже ничего, и единственное, о чём она думает в этот миг, — забавно. Какое необычное ощущение. Неожиданность и лёгкий испуг. Неужели Вран испытывал нечто подобное каждый раз, когда шагал по Белым болотам?
Бая замечает, что у холма нет Веша. Бая замечает голову местного водяного, торчащую из трясины, — и то, как он в сердцах сплёвывает на землю, завидев Врана.
— Ну кудай-то ты его, милая? — вопрошает у Баи водяной. — А ты кудай-то его, Сива? Ну чего же ты её слушаешь? Ну ты зачем грязь эту
