Сабина состроила забавную рожицу и продолжила гладить кошку, что сонно мурлыкала у нее на руках. С трудом верилось, что судьба вновь свела меня с Сабиной. Теперь она была совсем другая: невысокого роста, в узком египетском платье, оставлявшем открытыми руки и лодыжки, на запястье болтается амулет, лицо загорелое, на носу веснушки, волосы коротко острижены. А вот голос остался прежним, совсем как в те далекие годы. Разница лишь в том, что глядя на нее, я больше не ощущал привычного возбуждения… Впрочем, это не мешало мне смеяться вместе с ней. А самое главное, она уломала Траяна вернуться в Рим, а за это я мог простить ей что угодно.
– Согласись, что он выглядит лучше, – я кивком указал на корму, где император сидел, играя в латрункули под пурпурным пологом, который натянули специально для того, чтобы ему не напекло голову. Рядом с ним, обмахиваясь веером, словно каменный истукан сидела Плотина. В кои веки императрица хранила молчание, вместо того, чтобы докучать мужу своим занудством. Кроме венценосной пары на палубе лениво расположились еще около дюжины придворных, между которыми то и дело сновали босоногие матросы, таща за собой канаты или поправляя паруса. За бортом под солнцем сверкало лазурное море. Я никогда не видел таких ослепительных красок.
– Может быть. Я так рада, что он возвращается в Рим. И приложу все усилия к тому, чтобы остаток лета он провел, отдыхая в садовом кресле.
– Мне казалось, ты вернешься к мужу в Сирию.
Сабина покачала коротко стриженной головой и пощекотала кошку под подбородком.
– Хочу немного побыть с родными. Кстати, а разве ты не станешь скучать по своей семье?
Я уклонился от ответа на вопрос. Мира знала, что не сможет приехать ко мне в Германию до тех пор, пока я там не обоснуюсь. На этот счет споров у нас не возникло, зато она настаивала, чтобы я взял Антиноя с собой. Я ответил однозначным отказом, и любой разговор на эту тему был для нас обоих болезненным.
– Меня ждет очередная кампания, – сказал я ей незадолго до отъезда. Говоря эти слова, я был занят тем, что собирал с кровати мои разбросанные вещи, чтобы упаковать их в походный мешок. – Думаю, с него более чем достаточно этой.
– Ему уже почти одиннадцать, – стояла на своем Мира, вручая мне пару сменных сандалий и запас точильных камней. – Мальчику в таком возрасте требуется отец.
– Сколько раз я говорил тебе и сколько раз мне еще предстоит сказать, что он мне не сын!
– Но ведь ты хочешь иметь сына. Мужчины хотят сыновей – мне казалось, ты возьмешь его с собой… тем более, что у нас две дочки…
– Две чудесные дочки, – уточнил я и, бросив на кровать ворох туник, нагнулся, чтобы взять на руки Дину. Я принялся подбрасывать ее в воздух, а она испуганно верещала. Чайя своими огромными черными глазами пытливо смотрела на меня снизу вверх, но как только я попробовал погладить ее по головке, тотчас отодвинулась в сторону. Она все еще побаивалась меня, впрочем, ничего удивительного, если учесть, сколько меня носило вдали от дома по полям сражений.
– Да, две чудесные дочки, – согласилась Мира чуть веселее, но затем вновь нахмурилась. – Скажи, Викс, что будет, если император все же не поправится.
– Поправится. Куда он денется.
Любое другое развитие событий просто не укладывалось в голосе.
– Но если не оправится. Ты все равно отправишься в Дакию?
– Почему бы и нет? Ведь у меня будет свой легион. Разве не к этому я шел всю мою жизнь?
– Служа Риму, – сказала Мира. – Ты будешь служить Риму, а не Траяну.
– Траян и есть Рим, – произнес я и поцеловал ее гордо вкинутый подбородок.
– Не навсегда, – возразила она. Я же вновь взялся собирать вещи перед предстоящим отплытием в Италию. На императорской триреме нашлось место и для меня. Я сойду на берег где-нибудь по пути, найму лошадей и продолжу свой путь дальше, в Германию. Остальная часть Десятого легиона последует за мной позже на другом судне. Так что мы встретимся уже в Германии. И как только воссоединимся, я пошлю за Мирой и дочками, а сам тем временем засяду разрабатывать план нового похода в Дакию.
– Тебя носит туда-сюда по всей империи, как почтовую суму, – устало пошутила Мира. Тем не менее, когда я на следующий день взошел на борт триремы, отплывавшей из Антиохии в Рим, она попрощалась со мной без единой слезинки. Я еще долго не сводил глаз с ее удалявшейся фигурки, пока наш корабль выходил из гавани в море. Когда же она превратилась в черную точку, рядом с которой маячила другая, – Антиной, – а наши девочки, которых она держала на руках, сделались неразличимы, я поцеловал край голубого платка, которым под доспехами была обмотала моя рука.
Сидевший на противоположном конце палубы Траян отшвырнул в сторону игральную кость и резко поднялся на ноги. Видимо, слишком резко, потому как схватился за спину, массируя затекшие мышцы, и негромко выругался. Каменнолицая Плотина что-то у него спросила, но он пропустил ее вопрос мимо ушей.
– Как тебе удалось вернуть его в Рим? – спросил я у Сабины.
– Не хочу в этом признаваться, но я расплакалась, – призналась та и состроила гримасу. – Терпеть не могу женщин, которые привыкли добиваться своего слезами, но что поделать, если Траян никогда не мог устоять перед плачущей женщиной. Я немного попеняла ему, пытаясь втолковать, что в его возрасте важно следить за своим здоровьем, тем более, если ему дорога судьба империи, которую он с таким трудом построил. Когда же он рассердился и был готов кричать на меня, пустила слезу. На самом же деле, он и сам устал и давно соскучился по Риму.
– Ты станешь за ним присматривать? – спросил я у нее с тревогой в голосе. – То есть как полагается. Старая перечница Плотина вряд ли станет нянчиться с ним.
До меня дошли слухи, что императрица не слишком обрадовалась, когда по прибытии в Антиохию ей было сказано, что в ближайшие две недели ее венценосный супруг возвращается в Рим.
– Кто-то наверняка решит, что она рада вновь видеть его в Риме после нескольких лет отсутствия, но что-то подсказывается мне, что такая особа, как она, предпочла бы, чтобы все оставалось по-старому. За эти годы Плотина привыкла чувствовать себя полноправной хозяйкой.
– На этот раз пусть даже не мечтает! Я сделаю все для того, чтобы попортить ей кровь, – в голосе Сабины слышалось нескрываемое злорадство. – Кстати, я и сама не прочь провести в Риме какое-то время.
– А что, Адриан не возражал против твоего отъезда?
– Ничуть.
– А ведь было время, когда вы никуда не ездили друг без друга.
– Времена меняются, – голос Сабины прозвучал почти равнодушно, и я с любопытством посмотрел на нее. Лицо ее не выражало никаких чувств, напоминая чистую восковую табличку. Впрочем, какое мне дело, что там за нелады между ними, не говоря уже о том, какие мысли бродят в ее странной стриженой головке. Сабина тоже в пол-оборота посмотрела на меня поверх кошачьей головы, и на какой-то миг, и она сама, и ее загадочная кошка с серьгами в ушах показались мне едва ли не близнецами. Но уже в следующую секунду ее лицо озарила улыбка, и сходство исчезло. Сама она поспешила сменить тему разговора.
