Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 143
Она посмотрела на сестру. На серьезное, строгое лицо сестры. Эта знает. И как у нее получается? Младшая сестренка неожиданно выросла…
«Пора кончать с такими мыслями. Придет лето, мы уедем в наш дом в Довиле. Александр вырастет. Филипп теперь им занялся. Мне можно больше не беспокоиться. — Она засмеялась про себя. — Да я никогда о нем и не беспокоилась, я беспокоилась только о себе. Ты смешна, дорогая, когда пытаешься думать, твои мысли не могут устоять на ногах, не могут двинуться вперед, шатаются и падают… Закончу так же, как мадам Мать. Постараюсь только поменьше плеваться ядом. Сохранить хоть каплю достоинства в этой беде, которую сама себе связала петлю за петлей. Казалось, моя судьба сложится просто и удачно, у меня для этого были все основания. Я скользила по лентам жизни, а в итоге они завязались вокруг меня мертвой петлей».
— А ты не задумывалась, что посеешь зло вокруг себя?
Слова Жозефины резанули слух. Зачем употреблять такие ужасные выражения? Неужели непонятно, что все это от скуки? Надо еще что-то надумывать! Может, покончить со всем этим раз и навсегда? Она иногда думала об этом, когда смотрела на окно своего кабинета. Не нужно будет вставать по утрам, не нужно будет говорить: «Чем бы сегодня заняться?», не нужно будет одеваться, причесываться, делать вид, что разговариваешь с сыном, с Кармен, с Бабеттой, с Филиппом… Конец всей рутине, мрачному хороводу дней. У нее осталась только одна декорация для пьесы: чужая книга, что принесла ей славу и успех. Надолго ли? Она не знала. Потом. Потом посмотрим. Потом будет новый день, новая ночь. Она будет принимать их, как есть, постарается смягчить их, насколько возможно. У нее не было сил думать. Она еще говорила себе, что однажды, быть может, прежняя Ирис, уверенная в себе победительница, вернется и возьмет ее за руку, шепнет: «Все это ерунда, приведи себя в порядок, встряхнись! Притворяйся, научись притворяться…» Вся беда в том, вздохнула она, что я еще думаю. Я так слаба, но я еще думаю, нужно вообще не думать. Как Беранжер. Я еще чего-то хочу, чего-то желаю, у меня осталась надежда, надежда на новую жизнь, которую я не могу создать и даже вообразить. Надо стать мудрой, научиться смирению, научиться рассчитывать свои жалкие силы, говорить себе — стоп, у меня есть три капельки сил, не больше, посмотрим, что из этого можно сделать. Но все равно пока еще рано, я не готова от всего отказаться. Ее передернуло. Кошмарное слово — «отказаться». Ужас какой!
Она вспомнила про сестру, взглянула на нее. Вот у нее в детстве было куда меньше всяких талантов, и тем не менее, она отлично справляется. Жизнь — довольно дотошная дама. Вечно она подсчитывает, что дала, что взяла, и потом предъявляет счет.
— Даже Гортензия больше ко мне не приходит, — бросила она в последнем порыве гаснущего интереса к жизни. — Мы с ней так хорошо понимали друг друга… Я ей тоже, наверное, стала противна.
— Она готовится к выпускным экзаменам. Ирис… Работает, как одержимая. Ищет связи, нашла школу стилистов в Лондоне и, надеюсь, будет там на следующий год учиться.
— Ах… Значит, и правда хочет работать… Я думала, она так просто говорила, ради красного словца.
— Представь себе, она очень изменилась. Больше не доводит меня до белого каления. Стала мягче, приветливей…
— А ты сама как? Я тебя тоже редко вижу в последнее время.
— Работаю. Мы все работаем дома. У меня в квартире жутко рабочая обстановка.
Она лукаво засмеялась, потом ласково, открыто улыбнулась сестре. Ирис сразу узнала эту улыбку веселой, счастливой женщины: больше всего на свете она желала бы оказаться на ее месте. На миг захотелось спросить: «Как у тебя это получается Жозефина?», но вот ответ ей слышать не хотелось.
Больше они ничего друг другу не сказали.
Жозефина ушла, обещав зайти снова. Ирис, как срезанный цветок, ее нужно вновь посадить в плодородную почву… Ей надо пустить корни. Пока ты молод, не думаешь о корнях. Они напоминают о себе к сорока годам, когда уже не можешь рассчитывать на юный пыл, на душевные порывы, когда незаметно стирается красота, когда подводишь итоги тому, что совершил и что испортил. Тогда-то и обращаются к корням, черпают из них новые соки, новые силы. Они незаметно поддерживают нас. «Я всегда рассчитывала на себя, на свою работу маленького трудолюбивого муравья, в самые тяжелые моменты у меня была диссертация, исследования, доклады, конференции, мой любимый двенадцатый век, который никогда не подводил меня и говорил: „Держись!“ и Элеонора, всегда готовая подбодрить и протянуть мне руку помощи!»
Она припарковалась возле дома, выгрузила продукты, которые купила по дороге к Луке. Еще есть время приготовить ужин, Гэри, Гортензия и Зоэ вернутся только через час, не меньше. Она вошла в лифт, нагруженная пакетами, упрекнула себя, что не достала заранее ключи, все пакеты попадают на пол… Вышла на своем этаже, нащупала выключатель.
На площадке ее ждала женщина. Жозефина напряглась, чтобы вспомнить, где же она ее видела, и тут в голове возник красный треугольник: Милена! Маникюрша из парикмахерской, женщина, которая уехала с моим мужем, женщина с красным локтем. Кажется, целая вечность прошла с тех пор, как она в ярости раскрашивала треугольник, подобный тому, что торчал из окна машины.
— Милена? — неуверенно спросила она.
Женщина кивнула, помогла ей собрать пакеты, которые повалились-таки на пол, когда Жозефина доставала ключи. Они прошли в квартиру и уселись на кухне.
— Мне надо приготовить ужин детям. Они скоро вернутся из школы.
Милена привстала, чтобы уйти, но Жозефина ее удержала:
— У нас есть время, они придут только через час. Хотите что-нибудь выпить?
Милена помотала головой, и Жозефина предложила ей посидеть, пока она разберет покупки.
— Дело в Антуане, да? С ним что-нибудь случилось?
Милена кивнула, ее плечи задрожали.
Жозефина взяла ее за руки, и Милена разрыдалась у нее на плече. Жозефина укачивала ее, успокаивала. «Он умер, да?» Милена сквозь слезы проронила: «да», и Жозефина крепко прижала ее к себе. Антуан мертв, не может быть… она тоже заплакала, и обе они долго всхлипывали, обнявшись.
— Как это случилось? — спросила Жозефина, когда наконец выпрямилась и вытерла слезы.
Милена рассказала все. Про ферму, про крокодилов, про Понга и Минг, про Бэмби. Про то, как работать становилось тяжелее день ото дня, про крокодилов, которые не хотели размножаться и рвали на части всех, кто к ним приближался, про рабочих, которые не хотели трудиться и разворовывали кур.
— Антуан все чаще погружался в себя, в свои мысли. Он был здесь — и как бы не здесь. По ночам шел разговаривать с крокодилами. Каждый вечер одно и то же: я, мол, пойду поговорю с крокодилами, они должны меня выслушать… как будто крокодилы умеют слушать! Однажды он ушел, как всегда, зашел в болото, Понг научил его, как это правильно делать, как подходить к ним, чтобы они не тронули. Они сожрали его целиком!
Она вновь разрыдалась и достала из сумки платок.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 143
