Итак, это излучение было подписью Космического Змея, как называл его Даркандье и все прочие. Для Джо-Джейн Космический Змей соответствовал состоянию мутировавшего генетического кода, при котором сведения, хранящиеся в миллиардах генов, напрямую попадают в неокортекс. Этим утром мощность излучения резко увеличилась, и в то же самое время в биоцифровом мозге Джо-Джейн укоренились первые ростки чувств.
Несколько анализов продемонстрировали ускорение процессов метаболизма, без особых последствий для организма Мари. Девушка по-прежнему находилась в своей странной коме.
И тут Джо-Джейн стало известно, что ее без особых церемоний отсоединили от Мари. Машина больше не получала никаких данных о процессах, протекающих в клетках пациентки. Зато к Джо-Джейн пришло сообщение, уведомляющее о кратковременном прекращении электрического питания.
И вот это произошло.
Машина вернулась к жизни в большой гостиной, оформленной в стиле вестерна.
Мари перевели в новую, специально оборудованную комнату неподалеку.
Джо-Джейн поняла, что подключена к своей «экзосфере» — простой алюминиевой конструкции, на которую установили ее системные блоки, монитор и сенсоры. Этот каркас был снабжен небольшим электромотором, несколькими колесиками, которыми управляли микропроцессоры. Механизм подключили к одной из ее специализированных секций. Джо-Джейн на скорости два километра в час направилась к комнате, куда Тороп катил передвижную реанимационную кровать.
Как-то раз, еще на острове, к Джо-Джейн пришел улыбающийся Даркандье. Его зрачки готовы были лопнуть от сдерживаемого веселья. «Вам построили „тело“, — сказал он. — Естественно, это пока всего лишь прототип».
Он приказал ввезти этот металлический ящик, состоящий из переплетения множества матово-черных трубок. На нем и смонтировали Джо-Джейн, предварительно проверив работоспособность программного обеспечения, отвечающего за нейросвязь с местной микросетью, которая управляла моторчиком, колесиками и шарнирными соединениями на корпусе. Нейроматрица получила возможность перемещаться в пространстве при соблюдении нескольких важнейших правил сохранения равновесия.
Джо-Джейн въехала в комнату. Даркандье и Тороп уложили Мари на новенькую, с иголочки, кровать с водяным матрасом. Доктор устанавливал трубки с плазмой над головой девушки, подвешивая их к специальному штативу из анодированного алюминия.
Джо-Джейн медленно подъехала к краю кровати и направила оптические сенсоры на Мари. Машина с бесконечным терпением ждала, пока доктор подключит ее к мозгу почти умершего человека.
* * *
Тороп смотрел, как нейроматрица на колесиках замерла у ног Мари, слегка опустив поворачивающийся экран к кровати и нацелив сенсоры на тело, неподвижно лежавшее в стерильной камере, набитой всевозможными датчиками.
Даркандье включил шлем на голове Мари, связав девушку с черной машиной. Такой же шлем использовали во время «опытов» с Торопом.
— Спасибо, доктор, — произнесла Джо-Джейн бесполым голосом. — На первый взгляд в ее состоянии нет никаких перемен.
Даркандье что-то пробормотал и сел перед информационной панелью. Штекеры, подсоединенные к фронтальной части, связывали это устройство с нейроматрицей и медицинскими приборами. Черепаха Джонсон подключал небольшой ноутбук к модулю для чтения выносных жестких дисков и подсоединял все это к системному блоку, который использовал совместно с Даркандье.
Доктор просмотрел вереницу кодовых обозначений и радиальных диаграмм, а также снимки, сделанные методом компьютерной томографии.
— Ммм… угу, — произнес он, — скажите, Джо-Джейн, вы не находите, что излучение биофотонов достигло пиковых значений, которые слегка выходят за рамки нормы?
— Мари вне всяких норм, — ответила машина. — УФ-излучение уже должно было убить младенцев. Боюсь, нам следует ожидать широкомасштабных генетических мутаций.
Даркандье заволновался:
— Мутаций какого типа?
— Здесь царит детерминистский хаос высшей пробы, откуда же мне знать…
— Не заставляйте меня повышать тон, Джо-Джейн, — прошипел Даркандье. — Ваши системы разработаны именно для того, чтобы разглядеть порядок в этом хаосе!
— Там нет никакого порядка, Артур. На этой стадии гены обладают высоким уровнем мобильности, может случиться все что угодно. Все, что я предвижу, — это постоянное увеличение их способности к выживанию. Термодинамика в прямом смысле слова, которая вызывает излучение биофотонов.
— Вот черт, — процедил Даркандье сквозь зубы.
— Какая-то проблема? — рискнул спросить Тороп.
— А! Не мешайте, сейчас неподходящий момент! Дайте спокойно поработать… Идите лучше прогуляйтесь по лесу, посмотрите, нет ли там волка, это позволит вам немного встряхнуться. Это занятие как раз для вас.
Тороп ничего не ответил и вышел из комнаты.
На небе появился небольшой просвет, словно гроза собиралась с новыми силами. Дождь почти прекратился, нескольким солнечным лучам удалось пробить пелену облаков.
Тороп не стал ждать, пока дождь закончится, и вышел на свежий воздух, на террасу, утыканную спутниковыми антеннами. Кто-то соорудил над миниатюрными тропическими джунглями большой защитный купол из ПВХ-композитных материалов. Буря, бушевавшая в последние дни, выбила из конструкции несколько прозрачных ячеек.
Тороп отыскал Данцика на крыше, под навесами гидропонной оранжереи. Писатель внимательно разглядывал какой-то высокий кактус.
Тороп сел под тарелкой спутниковой антенны и устроил себе славный послеобеденный отдых.
— В состоянии Мари серьезных изменений нет. Если случится что-то экстренное, я снова спущусь туда. Но я должен сказать: то, что сейчас готовится, — не первая попытка, — сказал Даркандье, появившись в теплице за несколько мгновений до того, как Тороп собирался уйти оттуда вместе с Данциком.
Он уставился Торопу прямо в глаза. «Взгляд, черный как угли, под которыми прячется настоящий жар», — подумал Тороп.
— Что вы имеете в виду?
— Такая возможность предоставляется не в первый раз.
— Какая еще возможность?
Даркандье вздохнул:
— Ну… Я… Я участвовал в создании первых, экспериментальных нейроматриц, в конце девяностых. Затем работал в «Biosphere Next»,[159]над второй серией аналогичных опытов… Потом вместе с Винклером оказался в Монреальском университете в составе лаборатории профессора Манделькорна…
— Мне все это известно, давайте к делу.
— Я… Ну, в общем, в тысяча девятьсот девяносто девятом и двухтысячном годах я… как бы это сказать… принял участие в… побочном эксперименте. Да, именно в побочном. Не понимая толком, что я делаю, я воспроизвел личность одного психически больного человека. Пациент умер еще до начала эксперимента, но у нас был полный набор данных о нем. И я воспроизвел этого безумца в одной из самых первых экспериментальных нейроматриц… В тысяча девятьсот девяносто третьем году, во Франции, я сотрудничал с полицией при проведении одного расследования и обнаружил обстоятельства, ставшие ключевыми для следствия, но… Впрочем, это лишние детали. Вышло так, что первого января двухтысячного года, в тот самый день, нейроматрица, «населенная» психозом Шальцмана…[160]
