Одетый в лохмотья, со свалявшимися грязными волосами, оннашел первую жертву и причинил ей перед смертью такую боль, что я пришел вужас.
Час или даже больше следил я, как он продолжает свой путь,утолив жажду очередным злополучным полуночником, а потом, описав круг,возвращается к огромному кладбищу.
Прислонившись к холодной каменной стене колокольни, яуслышал, как он, спустившись глубоко под землю, созывает свое, как онвыразился, «собрание», и требует от каждого отчета в том, как он во имя любви кГосподу изводил сегодня местное население.
– Дети Тьмы, рассвет уже близко. Пусть каждый откроет мнесвою душу.
Уверенный, чистый голос. Ни тени сомнения в словах. Какбыстро он наказывает Детей Сатаны, если им не удается безжалостно расправлятьсясо смертными. Из уст знакомого мне когда-то мальчика исходил голос мужчины. Уменя мурашки побежали по спине.
– Зачем тебе дан Темный дар? – спросил он у одногоувальня. – Завтра ночью ты умрешь дважды. И если все вы не проявитебольшего рвения, я покараю вас за грехи и наберу в собрание новичков.
Я не мог дальше слушать. Меня переполняло отвращение.
Я мечтал спуститься в подземный мир, сжечь егопоследователей, вырвать его на свет и, приведя в святилище Тех, Кого СледуетОберегать, умолять отречься от избранной доли.
Но я не пошел за ним. Не смог.
Он провел среди них долгие годы; умом, телом и душой онпринадлежал своим подчиненным; и ни один из моих уроков не заставил егообрести силу и восстать против них.
Он перестал быть моим Амадео. Я прибыл в Париж выяснитьправду, и теперь все знал наверняка.
Меня охватила грусть. И отчаяние. Но, наверное, в ту ночь яоставил Париж лишь благодаря злости и отвращению, объяснив себе по существу,что он должен самостоятельно избавиться от темного образа мыслей. Я не смогуосвободиться за него.
В Венеции я долго и тяжко работал над тем, чтобы стереть изего воспоминаний Печерскую лавру. Но теперь он нашел новый приют косныхритуалов и самоотречения. И годы, проведенные со мной, не смогли его защитить.Круг уже давным-давно замкнулся. Он снова стал монахом. Тем самым рабом Божьим,каким ощущал себя на Руси. И краткий период жизни в Венеции ничего не изменил.
Бьянка расстроилась от моего рассказа и пространныхобъяснений, но не стала ни на чем настаивать.
Нам, как всегда, было легко друг с другом. Она выслушаламеня и без раздражения высказала свое мнение:
– Возможно, со временем ты передумаешь. Только у тебя хватитсил проникнуть туда и сразиться с теми, кто постарается его удержать, когда тыего похитишь. Думаю, это единственный способ – захватить его силой, настоять,чтобы он пошел с тобой и увидел Священных Прародителей. Я не обладаю подобнымивозможностями. Я только прошу, чтобы ты подумал и не принимал непоправимыхрешений.
– Даю слово, – ответил я, – никаких решений непринято. Но не думаю, чтобы вид Священных Прародителей изменил состояние душиАмадео.
Я сделал паузу, все обдумал и продолжал уже болееоткровенно:
– Ты узнала о божественной чете не так давно. И мы оба видимв них потрясающую красоту. Но Амадео может увидеть нечто совсем иное. Помнишь,что я рассказывал о долгих веках, оставшихся позади? Священные Прародители неговорят. Священные Прародители не мстят. Священные Прародители ни о чем непросят.
– Понимаю, – отозвалась она.
Но на самом деле не понимала. Она слишком мало лет провеларядом с царем и царицей. При всем желании она не могла постичь весь смысл ихпассивности.
Но я продолжал ненавязчиво убеждать ее:
– Амадео обладает определенными убеждениями и считает, чтоему уготовано место в плане Господа Бога. Он может увидеть в Матери и Отценеразрешимую загадку языческой эры. Так мы не растопим его сердце. Не дадим емутех сил, что он черпает у своей паствы. Поверь мне, Бьянка, он среди них главный;наш мальчик вырос; он превратился в мудреца так называемых Детей Тьмы.
Я вздохнул. На память пришла горькая картина – Сантино вРиме спросил меня, святые или нечестивцы Те, Кого Следует Оберегать.
Я пересказал это Бьянке.
– Ах, так ты с ним разговаривал! Ты никогда не упоминал обэтом.
– О да, разговаривал. Я отверг его и оскорбил. Вместо тогочтобы расправиться с ним, я занимался глупостями. Нужно было прикончить его втот момент, когда он произнес слова «Те, Кого Следует Оберегать».
Она кивнула.
– Я начинаю понимать все лучше и лучше. Но надеюсь, что современем ты еще вернешься в Париж и по крайней мере откроешься Амадео. Ведь онислабы, а ты можешь застать его врасплох на открытом месте, где...
– Я прекрасно понимаю, о чем ты, – ответил я. – Яникогда больше не позволю окружить себя кольцом огня. Возможно, я последуютвоему совету. Но я слышал голос Амадео и не верю, что он может измениться.Стоит упомянуть еще кое-что. Амадео знает, как освободиться от собрания.
– Ты уверен?
– Да, вполне уверен. Амадео знает, как жить в светском мире,а благодаря моей крови он в десять раз сильнее тех, кто слушается его команд.Он может вырваться. Но предпочитает оставаться с ними.
– Мариус, – жалобно сказала она, – ты знаешь, какя люблю тебя и как мне не нравится тебе перечить.
– Нет, говори, что думаешь, – немедленно потребовал я.
– Подумай, сколько он выстрадал, – сказала она. –Он был совсем ребенком!
Я не мог не согласиться. Но ответил:
– Да, Бьянка, но он уже не ребенок. Он сохранил красивуювнешность мальчика, которому я отдал Кровь, но превратился в патриарха праха.Вокруг Париж, чудесный Париж! Я видел, что он ходит по улицам совсем один. Егоникто ни в чем не ограничивает. Он вполне мог бы охотиться на злодеев, как мы.Но он наслаждался невинной кровью, причем не один раз, а дважды.
– Ясно. Вот что тебя огорчило.
Я задумался.
– Верно. Я сам того не понял, но меня отвратилибессмысленные убийства. Я думал, дело в обращении со стаей. Но ты права.Причина – в двух жертвах, погибших ради жаркого горячего пира, когда Парижкишит замешанными в преступлениях смертными – только выбирай.
Она положила руку мне на ладонь.
– Если я и захочу похитить из логова одного из ДетейТьмы, – сказал я, – это будет Сантино.
– Нет, не смей появляться в Риме! Ты не знаешь, остались лив собрании старожилы.
