распустившие ветви после Великой бури. Один за другим они уходили, пока не остался единственный, одетый в черную шикву со снятой накидкой, открывающей седоусое лицо.
– Эй, – окликнула его Крадунья. – Продолжаешь чудить, старикан?
– Такова моя природа, – ответил он.
Крадунья хмыкнула, поднимаясь и направляясь к нему. Некоторые дети оставили свои потертые разноцветные камешки. Жалкая детская имитация стеклянных шариков. Крадунья пнула их ногой.
– Откуда ты знаешь, что делать? – спросила она мужчину, засунув руки в карманы.
– Ты о чем, малышка?
– Обо всем, – ответила Крадунья. – Кто тебе объяснил, как распорядиться временем? Родители? В чем секрет?
– Секрет чего?
– Того, чтобы быть человеком, – тихо сказала Крадунья.
– А-а… – Он усмехнулся. – Это мне неведомо. По крайней мере, я знаю не больше твоего.
Крадунья посмотрела на небо в промежутке между стенами улицы, очищенными от растительности, но выкрашенными в темно-зеленый, словно в подражание ей.
– Это странно, – сказал мужчина. – У людей так мало времени. Так многие из тех, кого я знаю, говорят: едва ты почувствуешь, что справляешься с ситуацией, день заканчивается, наступает ночь и свет гаснет.
Крадунья посмотрела на него. Ну да. Продолжает чудить.
– Я думаю, когда ты стар и все такое, начинаешь размышлять о смерти. Ну, знаешь – когда парню хочется отлить, у него все мысли о том, как бы поскорее найти удобный переулок.
Мужчина усмехнулся:
– Твоя жизнь может закончиться, но город как организм продолжит существовать, Носик.
– Я не нос, – сказала Крадунья. – Я просто тебе показывала язык.
– Нос, язык. И то и другое – на лице.
Крадунья закатила глаза:
– Да не в этом смысле!
– Но тогда что ты такое? Может быть, ухо?
– Не знаю. Может быть.
– Нет. Еще нет. Но близко.
– Ла-а-а-а-адненько, – сказала Крадунья. – А ты что такое?
– Я меняюсь, миг за мигом. Одно мгновение я – глаза, которые изучают так много людей в этом городе. Еще мгновение – и я уста, чтобы произносить мудрые речи. Они распространяются, как болезнь, – и поэтому иногда я и есть болезнь. Большинство болезней живые. Ты это знала?
– Ты же… не всерьез об этом говоришь, верно?
– Полагаю, очень даже всерьез.
– Отлично. – Из всех людей, которых можно спросить, как быть ответственным взрослым, она выбрала того, у кого в черепушке плескался овощной суп. Крадунья повернулась, чтобы уйти.
– Что ты сделаешь для этого города, дитя? – спросил старик. – Это часть моего вопроса. Ты выбираешь сама или высшее благо попросту подгоняет тебя под свои лекала? И кто ты, если сравнить тебя с городом как таковым, – ты район величественных дворцов? Или трущоба, замкнутая сама на себя?
– Если бы ты мог заглянуть мне в душу, – сказала Крадунья, поворачиваясь и спускаясь по ступенькам задом наперед, чтобы не терять старика из вида, – не стал бы такое говорить.
– Почему?
– По кочану. По крайней мере, трущоба осознает, зачем ее построили.
С этими словами она опять повернулась и влилась в поток людей на улице.
11
– Не думаю, что вы понимаете, как все устроено, – сказал Виндль, прорастая на стене рядом с ней. – Госпожа, вы… кажется, не заинтересованы в развитии наших отношений.
Она пожала плечами.
– Есть Слова, – продолжил Виндль. – По крайней мере, так мы их называем. Это скорее… идеи. Живые идеи, наделенные силой. Вы должны впустить их в душу. Впустить меня в свою душу. Вы ведь слышали этих неболомов, верно? Они хотят сделать следующий шаг в своем обучении. Вот тогда-то… ну, знаете… они и получат осколочный клинок…
Он улыбнулся ей, что проявилось в последовательных узорах лоз, растущих вдоль стены вслед за идущей Крадуньей. Каждое изображение улыбки было немного другим, они сменяли друг друга, будто сотня картин. Все лица улыбались, и вместе с тем ни на одном не было подлинной улыбки. Она каким-то образом складывалась из всего, что Крадунья видела. Или, возможно, улыбка существовала в промежутках между последовательными изображениями.
– Есть только одна вещь, в которой я что-то смыслю: как стырить у Мрака обед. Ради него я сюда и заявилась перво-наперво.
– А разве мы этого еще не сделали?
– Не его еду. – Она прищурилась. – Его обед.
– А-а… – протянул Виндль. – Человека, которого он собирается казнить. Мы вырвем его или ее из лап этого создания.
Крадунья прошла по примыкающей улочке и оказалась в саду: каменной полости, похожей на чашу, с четырьмя выходами в разные стороны. Подветренная стена обросла лозами, но на противоположной стороне они уступали место хрупникам – те лучше противостояли бурям, поскольку имели облик ровных пластин, из-под которых вырастали стебельки и тянулись вверх, к солнцу.
Виндль фыркнул и переполз на землю рядом с ней.
– Почти никакого культивирования. Да это никакой не сад. Тот, кто назовет его таковым, должен получить выговор.
– Мне тут нравится, – сказала Крадунья и протянула руку к спрену жизни, который запрыгал над кончиками пальцев.
В саду было многолюдно. Одни приходили и уходили, другие слонялись без дела, третьи выпрашивали подаяние. Она видела в городе не так уж много нищих; вероятно, существовали всевозможные правила и предписания о том, когда и как можно заниматься этим видом деятельности.
Она остановилась, уперев руки в бока.
– Люди здесь, в Азире и Ташикке, просто обожают все записывать.
– О, конечно, – сказал Виндль, обвиваясь вокруг лоз. – Мм. Да, госпожа, это, по крайней мере, плодовые лозы. Я полагаю, что так лучше; здесь царит не полный хаос.
– И они любят информацию, – добавила Крадунья. – Они любят обмениваться ею друг с другом, верно?
– Безусловно. Это отличительный фактор их культурной самобытности, как говорили ваши наставники во дворце. Вас там не было. Я пошел послушать вместо вас.
– То, что люди записывают, может быть важным, по крайней мере для них, – сказала Крадунья. – Но что они будут делать со всем этим, когда закончат? Выбросят? Сожгут?
– Выбросят? О материнские лозы! Нет-нет, ни в коем случае. Нельзя просто так выбрасывать вещи! Они могут пригодиться позже. Я бы нашел для них безопасное место и сохранил в первозданном виде на случай, если они мне понадобятся!
Крадунья кивнула, скрестив руки на груди. Местные поступили бы так же. В Йеддо все только и делали, что писали заметки да правила, а потом неустанно предлагали друг другу купить свои идеи… Хм, в каком-то смысле было похоже, что в этом городе обитают сплошные Виндли.
Мрак велел своим охотникам найти того, кто делает странные вещи. Крутые вещи. А в этом городе принято было записывать, что дети ели на завтрак. Если бы кто-то увидел что-то странное, он бы это записал.
Крадунья пробежала через сад, пальцами ног задевая лозы и заставляя их уползать прочь, извиваясь. Она запрыгнула на скамейку рядом с избранной мишенью – пожилой женщиной в коричневой шикве с откинутым капюшоном. У нее было накрашенное лицо и слегка уложенные волосы.
Женщина тут же сморщила нос, что было несправедливо. Крадунья принимала ванну примерно неделю назад в Азире, с мылом и всем прочим.
– Кыш, – сказала женщина,
