А? Что? Что с могилой?
Оказалось, что могила метеоролога пуста.
Даже не сжившись с Африкой так, как Пьер Робертович, Дмитрий Игоревич понял, что это конец.
Колдун придумал для развлечения что-то, что гораздо хуже его доморощенного социализма и капитализма.
И точно, когда они вышли к берегу озера, то увидели своего товарища.
Мёртвый пан Пшибышевский ходил по берегу и кормил птиц своим мясом. Метеоролог отщипывал у себя с бока что-то, и птицы радостно семенили к нему.
Врач и орнитолог смотрели на озеро, которое было покрыто пернатым народом.
Задул холодный ветер с гор, и птицы сотнями начали подниматься.
Правда, некоторые падали обратно, едва взлетев.
Даже издали было видно, какие они больные.
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
25 мая 2014
Тимирязевские бани (2014-05-26)
Эти бани стояли около Тимирязевской академии, почти на берегу Большого садового пруда.
Они были совсем рядом от парка и недалеко от главного корпуса Академии, и иногда их принимали за одну из многочисленных построек Академии. Баня были немаленькая, и народ её посещал разный — даже солдат туда водили, говорили очевидцы. Обычно на это отвечают, что наличие в бане солдат, кстати, дурной знак — их водили чаще всего после закрытия и в те бани, что похуже.
Собственно, и про Тимирязевские бани отзывались недобро.
Гиляровский замечает: «В «простонародные» бани водили командами солдат из казарм; с них брали по две копейки и выдавали по одному венику на десять человек».
В воспоминаниях Виктора Есипова[14] есть такая глава «Тимирязевская баня», что предваряется эпиграфом: «Вы не были в районной бане В периферийном городке…»
Автор не назван, но для тех, кто не догадался, вот оно, это стихотворение, написанное Борисом Слуцким:
Вы не были в районной бане
В периферийном городке?
Там шайки с профилем кабаньим
И плеск, как летом на реке.
Там ордена сдают вахтерам,
Зато приносят в мыльный зал
Рубцы и шрамы — те, которым
Я лично больше б доверял.
Там двое одноруких спины
Один другому бодро трут.
Там тело всякого мужчины
Исчеркали война и труд.
Там по рисунку каждой травмы
Читаю каждый вторник я
Без лести и обмана драмы
Или романы без вранья.
Там на груди своей широкой
Из дальних плаваний матрос
Лиловые татуировки
В наш сухопутный край занес.
Там я, волнуясь и ликуя,
Читал, забыв о кипятке:
"Мы не оставим мать родную!" —
У партизана на руке.
Там слышен визг и хохот женский
За деревянною стеной.
Там чувство острого блаженства
Переживается в парной.
Там рассуждают о футболе.
Там с поднятою головой
Несет портной свои мозоли,
Свои ожоги — горновой.
Но бедствий и сражений годы
Согнуть и сгорбить не смогли
Ширококостную породу
Сынов моей большой земли.
Вы не были в раю районном,
Что меж кино и стадионом?
В той бане парились иль нет?
Там два рубля любой билет.
Называется оно «Баня».
Тимирязевские бани на Прянишникова были почти провинциальны — это ведь даже не вполне Москва.
Леса и поля Тимирязевской академии и сейчас вызывают восторг — тем что они выжили в годы сплошной застройки. Сами Тимирязевский район был образован за месяц до войны — 22 мая 1941 года и долго сохранял те черты, которые описаны Паустовским.
Паустовский живописал свою работу кондуктором накануне революции, и тех из кондукторов трамваев, кто подустал, отправляли на «паровичок», то есть особую линию, как раз к Тимироязевской академии — шла она как раз меж тех лесов и полей, неспешно по ней катился паровичок, и пассажиров было немного.
Но вернёмся к воспоминаниям о самих банях.
Дело в том, что были прежние бани, а потом, с отступом от красной линии улицы Пряничникова было построено здание Новых Тимирязевскиих бань.
Есипов пишет: «Бани, эта замечательная составляющая советского быта, блестяще запечатлены в рассказах Зощенко. Лучше Зощенко не напишешь. Поэтому нет смысла пытаться сообщить что-то новое об исполненных чувства собственного достоинства банщиках, о вечной нехватке шаек для мытья, о перебранках, а то и более серьезных способах выяснения отношений между гражданами, совершающими помыв. Но и совсем не коснуться этой темы тоже никак нельзя…
Отец обычно водил меня в баню субботним вечером (суббота была в те годы рабочим днем), чтобы освободить воскресный день от этой бытовой заботы. До Тимирязевки ехали на трамвае. Выходили у главного здания, рядом с которым позднее появился памятник главному советскому агроному Вильямсу, тогда этого монумента не было. Шли вниз, в сторону плотины, мимо учебных корпусов, на фасадах которых в праздники укреплялись большие портреты членов Политбюро (слово это, как это ни покажется сегодня странным, писалось обязательно с прописной буквы). В зависимости от того, в какой последовательности висели портреты вождей, просвещённой частью населения оценивались их политические шансы на будущее. А уж если чей-то портрет не появился на фасаде, ну, это означало, что дни такого члена Политбюро сочтены. Именно так произошло с разработчиком советских экономических идей Вознесенским. Однажды перед какими-то праздниками отец по дороге в баню не обнаружил физиономии Вознесенского на фасаде академии. А ещё недавно он читал то ли в «Правде», то ли в «Известиях» статью этого известного в послевоенные годы большевистского экономиста и чуть ли не будущего преемника Сталина.
— Вот так штука, — задумчиво произнес отец.
И действительно, разоблачительные сообщения в прессе не заставили себя долго ждать — в ближайшие дни Вознесенский был смещён со всех постов, арестован, а затем расстрелян…»
Прервёмся — тут мемуарист даёт нам точную привязку.
1950 год — вот какое время имеется в виду. Именно тогда прибрали Вознесенского со товарищи и началось «Ленинградское дело». А вот памятник Вильямсу был поставлен 7 сентября 1947 года и по сей день стоит на Тимирязевской улице.
Понятно, что жизнь Тимирязевских бань и в 1947, да и в 1955 была примерно одинакова, и была она
