выказывал никакой враждебности. Султан отпустил прислугу и поприветствовал гостя.
– Мне уже донесли о тебе, – сказал Мехмед, прохаживаясь по расстеленному на земле персидскому ковру. – Твой поступок был благороден, но вместе с тем весьма глуп и недальновиден. Как я должен поддерживать авторитет среди населения, если такие, как ты, набрасываются с кулаками на моих людей, причиняя им увечья и мешая совершать положенное правосудие.
– Ты называешь это правосудием? – скрестив руки на могучей груди, промолвил настоятель. – Лишать невинную девушку семьи и дома! Убивать слабых и беззащитных! Это правосудие? Извини меня, государь, но я молчал очень долго и теперь хочу высказаться сполна, даже если это будут мои последние слова!
Я бросил быстрый взгляд на Мехмеда, пытаясь уловить опасную перемену его настроения, но султан лишь медленно опустился на трон и, облокотившись на спинку, вяло взмахнул рукой:
– Что ж, говори!
Серафим метнул в сторону Мехмеда пронзительный взгляд и начал свою речь:
– Я не думаю, что сумею сказать нечто такое, о чем ты, великий султан, не ведаешь. Твои шпионы рыщут повсюду. – Он повернул голову в мою сторону и, укоризненно покачав головой, продолжил: – Люди страдают под твоей властью и не знают, где искать защиты. А ведь когда мы встретились в первый раз, ты обещал нам спокойствие и справедливость.
– Я обещал, – кивнул султан. – И я не отступал от своих слов. Но справедливость и милосердие – не одно и то же. Оно не знает жалости к тем, кто нарушает и презирает закон.
– Ты ли установил эти законы, государь? – вопрошал Серафим.
– Они ниспосланы нам Всевышним и записаны в Священной книге ислама.
– Записано ли там, что следует лишать голодных последнего источника пропитания? Сжигать дома безобидных мирян и учинять насилие над их женами и детьми?
– Таких указаний там нет, – признал султан. – Но трактовать священные тексты можно по-разному. Мой первейший долг, как правителя, сделать так, чтобы эта трактовка не противоречила интересам империи.
– Так в интересах империи проливать невинную кровь?!
– Если придется, – вздохнул Мехмед. – Видишь ли, зачастую страх – лучшее средство удержать людей в повиновении.
Настоятель некоторое время молчал, а затем произнес:
– Страх и принуждение не рождают ничего, кроме ненависти.
– Ненависть – не самое плохое чувство, – усмехнулся Мехмед. – Ведь ненавидят только сильных и могущественных.
– По-настоящему могущественный правитель радеет за свой народ, потому что знает, на чьих плечах держится его трон. Тиран же, наоборот, боится своих подданных, поскольку именно от них исходит главная угроза его власти.
Султан склонил голову набок и одобрительно качнул головой.
– Ты дерзок, но речи твои мудры и правдивы. Оставайся служить мне, и ты увидишь, что ошибался на мой счет. В империи, которую я намереваюсь создать, все люди независимо от веры и убеждений смогут чувствовать себя в безопасности и жить в мире, умножая славу своей страны. Если греки безропотно склонятся передо мной и выдадут тех, кто совершает набеги на лагерь, больше никто не посмеет тронуть ваши храмы, поля и деревни.
Серафим немного помедлил с ответом, но затем все же произнес:
– Прости меня за дерзость и во второй раз, государь. Но я уже принял решение удалиться в Константинополь.
На лице Мехмеда появилась тень недовольства.
– Так вот как ты помогаешь своим единоверцам! – воскликнул он. – Оставляешь их одних на произвол судьбы!
Настоятель поднял глаза на султана и твердо произнес:
– Они пойдут со мной.
Мехмед побледнел еще больше, казалось, что он вот-вот потеряет контроль над собой. Предвосхищая неминуемую беду, я осмелился подойти к султану и прошептать ему на ухо несколько слов. Мехмед взглянул на меня – глаза его лихорадочно блестели, но спустя всего несколько мгновений, опасный приступ миновал.
– Если таково твое желание, ты можешь идти, – султан постарался произнести эту фразу как можно спокойнее, хотя мертвенная бледность до сих пор не исчезла с его лица. – Только не вздумай принуждать остальных следовать за собой, пусть сами решают: остаться им или уйти.
Серафим с благодарностью склонил голову.
– Я воздаю честь твоему благородству, государь, – сказал настоятель. – Пусть Господь рассудит нас. Прощай.
Мехмед проводил глазами своего гостя и тихо прошептал ему вслед:
– Не торопись прощаться.
Нервно оправив полы халата, султан обратился ко мне:
– Ты спас жизнь этого старика. Для чего?
– Его смерть не принесет никакой пользы, напротив, греки будут мстить тебе с удвоенной жестокостью. Поверь, я знаю их слишком хорошо.
– От твоих соплеменников слишком много хлопот, – недовольно пробурчал султан. – Ты сумел узнать что-нибудь новое?
– Местные крестьяне не имеют никакого отношения к ночному нападению на лагерь. По крайней мере это следует из их разговоров между собой.
– Пытки тоже не дают никакого результата, – задумчиво произнес Мехмед, теребя перстень на руке. – И зачем им было взрывать мастерские? В этом же не было никакого смысла.
Мне не хотелось произносить свою догадку вслух, но видеть изо дня в день жестокие пытки безвинных людей было слишком тяжелым испытанием.
– Уверен, что их интересовали не литейные мастерские. – сказал я. – Скорее всего, они покушались на Урбана.
Мехмед пристально посмотрел на меня и спросил:
– Откуда такая уверенность?
Отпираться было поздно, и я честно сообщил султану все, что думаю на этот счет:
– Налетчики действовали умело и если бы их целью было причинить нам наибольший урон, они бы, конечно, не стали избирать своей целью литейные мастерские, ведь куда проще подорвать арсенал оружия, куда они проникли первоначально. Согласись, это доставило бы нам куда больше хлопот в то время, как для диверсантов риск был бы сведен к минимуму.
Султан следил за моими рассуждениям, время от времени согласно покачивая головой.
– Вместо этого, – продолжил я, – они забрали порох и откатили его к кузням, где еженощно трудились рабочие Урбана. Всем в нашем лагере было хорошо известно, что венгерский инженер засиживается в мастерской допоздна, однако кто мог знать, что на этот раз ты вызвал его к себе?
– Только моя охрана, – ответил Мехмед.
– Значит, можешь доверять этим людям, – сказал я. – Только благодаря их молчанию Урбан все еще жив!
Внимательно выслушав мою речь, Мехмед медленно опустился на трон и с минуту молчал, постукивая костяшками пальцев по небольшому столику, стоявшему подле него.
– Только один человек мог желать смерти Урбана, – наконец сказал он. – Этот человек сидит в Константинополе, на троне, который я собираюсь у него отнять!
Догадка Мехмеда полностью совпадала с моим предположением, о котором я посчитал нужным промолчать, но теперь в этом не было никакого смысла.
– Император наверняка считает Урбана мертвым, – продолжал свои размышления султан, – но это только до тех пор, пока кто-нибудь не проболтается.
