твой — везунчик, молчун, а глядишь ты, чтобы ни задумал — всё сделает.
— А чего зря шуметь, от шума суета одна.
— Это верно. Ты думаешь, чего я сюда подался? Мне и там места хватало, а не люблю, когда каждый тебе в окна заглядывает. А здесь тихо, спокойно, никто тебе в рот не смотрит, никто перед окнами не шарится. Что ни говори, а здесь воля. Вон и тебе дом поставили. Когда хозяйку приведёшь?
— Не знаю, — засмущался Родька.
— Ты только пальцем укажи, мы вмиг сосватаем, — настаивал Маркел. — Но смотри, склочную бабу сюда не приводи — все беды от склочных баб, на них никакой управы нету. Такой хоть язык отрежь, всё одно покою не даст, по ночам в окна стучать станет.
— Ладно, такую не приведу, — согласился Родька.
— Вот и договорились.
Мяса поделили на всех. Пока морозов нет, свою скотину не бьют, а здесь прибавка ко времени. Но если потребуется ещё дикое мясо, тогда попозже можно и добыть, когда заморозить можно и сохранит!.. Строганина из сохатого — это деликатес, да если ещё под стаканчик, тут уж не один мужик себе пальцы пообкусывал.
Евсей ходил по двору, правил, что требовало ремонт; как снегом всё засыплет, тогда ничего не сделаешь.
К середине ноября пришли морозы. К этому времени снегу подвалило достаточно, чтобы холодами не порвало землю. Люди перешли на зимние одежды. Бывало и так, что мороз уже прижимает, а валенки не наденешь: без снега по земле не побегаешь — враз спустишь до дыр. Самокатаные валенки мягкие, лёгкие, тёплые, но нежные, требуют хорошего ухода, своевременной подшивки. Но уж если проследил да укрепил вовремя, такой обуви цены нет — долго прослужит верой и правдой.
Евсей стал собираться в Тайшет.
— Родька, ты будешь менять самородки на деньги? — спросил он брата. — Приготовь сколько надо да пушнину возьми, что у тебя есть, авось и сгодится. Надо тебе одежду справить, да так, может, чего-нибудь в дом увидим стоящее. Приведёшь невесту, так в пустой дом и не захочет идти.
— Чего он пустой? — спросил Родион. — Стол, скамейки есть, кровать крепкая, что ещё надо?
— Это нам с тобой ничего не надо, а бабам надо столько, что и подумать страшно. Чего не спроси — всё им надо: занавески разные да накидки, материи одной не напасёшься.
— Сейчас чего брать, ведь нету невесты?
— Впрок. Придёт, а у тебя всё есть, — усмехнулся Евсей.
— Маркел недавно говорил о женитьбе, теперь и ты. Нашёл кого?
— Я бы и приглядел, да только тебе разве угодишь?
— Сам справлюсь, придёт время.
— Скорей бы уже, — вздохнул Евсей.
Любил он брата, да и как не любить, один родной человек остался. Сколько лет вдвоём мыкаются, а теперь вот и просвет виден. Молодец, Родька, все эти годы не ныл, тянулся рядом, помогал. Теперь, можно сказать, и дом свой сам заработал, да и есть с чем молодуху привести сюда, только где сыскать достойную. А с другой стороны, молод ещё Родька, пусть походит холостым, успеет и семьёй нажиться.
— В Конторке будем останавливаться? — спросил Родион.
— Посмотрим, может, и дальше не придётся ехать, нам Хрустов нужен, а если он в Конторке, то и дальше не будет надобности ехать. А ты чего-то хотел в Конторке?
— Бабка Акулина чаги просила привезти.
— А что, там чаги нет?
— Она просила с верховьев привезти, говорила, что там особенная.
— Нарезал, что ли?
— Есть маленько.
— Заедем, Лаврена повидать надо.
В лавке горел свет, несмотря на позднее время. Евсей решил зайти и узнать, где сейчас Хрустов. Илья Саввич находился здесь вместе с Лавреном. Перед ними лежали бумаги, с которыми они разбирались.
— Доброго здоровья всем, — сказал Евсей, входя.
— Вот, на ловца и зверь бежит, — обрадовался Хрустов. — Только о тебе вспоминали.
Лаврен вышел из-за прилавка и обнял Евсея.
— Раздевайся, сейчас сообразим перекусить и согреться, — засуетился хозяин. — Нестор, собери-ка нам на стол. Родион с тобой? Зови его тоже, чего на морозе сидеть. Я сам. — Илья Саввич открыл дверь и позвал Родьку в лавку.
— Раздевайся, повечеряем, замёрз небось?
Когда попили чаю, Хрустов сказал:
— Ну, не томи уже, рассказывай, как сходили?
Евсей обстоятельно рассказал, как прошла поездка, о чём удалось договориться.
— Славно, славно, — радовался Илья Саввич. — Всё более чем достойно. Теперь нам с тобой не осрамиться бы. Я слышу разговоры разные, что, мол, инородцев обмануть — дело плёвое, и греха в этом нет. А я считаю так: если в мелочах попуститься словом, потом и в других делах ложь полезет. А купеческое слово должно быть нерушимым. Пусть купцы мы неважнецкие, судя по капиталу, но всё ж люди торговые, а значит, слово должны иметь нерушимое. Так ли, Лаврен?
— Верно, — согласился старик. — Детей обманывать — грех непростительный, а карагасы — что дети.
— Всё хорошо, только есть закавыка одна, — сказал Евсей. — Илья Саввич, ты бы в Канске узнал, кто и кому выдаёт бумаги на владение карагасскими землями. Приезжают купцы, суют в нос бумагу на владение землями, а потом выгоняют людей с охотничьих угодий. Думается мне, что здесь не всё чисто.
— А что? Я знаю, как такие дела делаются, можно и проверить, а ещё бы лучше тоже бумажку заиметь и гнать всех посторонних с земли взашей. Я еду на неделю в Канск, попытаю счастья в этом деле.
— Было бы хорошо, тогда доверия станет больше. Сам знаешь: с ка- рагасами доверие — самое главное.
— У тебя ещё есть дела ко мне? — спросил Хрустов.
— Есть.
— Давай выкладывай, — заинтересовался лавочник.
— Вот. — Евсей достал свёрток. — Здесь немного золота есть, мы хотим с Родионом, чтобы ты нас взял в долю. Пусть не вполовину, но всё ж, мы будем иметь с этого пирога свой кусок, а не ждать, пока подадут.
— Смотри, Лаврен, в кого вырос наш недоросль? Умные слова говорит, сам хотел предложить, а он опередил. Ну, давай посмотрим, что там у тебя?
Хрустов развернул тряпицу и развёл руками:
— Да это как раз на половину обоза потянет! Молодец! И правильно делаешь, что брата держишь рядом, пусть ума набирается.
Хрустов довольно часто бывал в Канске. Здесь жили родственники жены, тут были торговые связи. Но бывать в селе было приятно только зимой, когда снегом прятало всю грязь, которой в
