неё не шла кровь, но ей почему-то вдруг стало очень ясно, что она сейчас умрёт, и от этой мысли её трепещущее сердце забилось, как птица в силке. Гвидо нигде не было. Никого не было. Царевна осталась совсем одна, и ей было так страшно. Она заплакала было, сухо, без слёз, одними глухими рыданиями в горле, но даже на это у неё не хватало сил…
А потом под чьими-то ногами зашуршал пепел.
Царевна подняла голову и встретилась с взглядом чужих глаз. Таких же голубых, но, видит небо, не тех, в которые она хотела бы смотреть в последнюю минуту своей жизни…
– Ну хватит вам, – сказал человек, опускаясь перед ней на колени и снимая что-то с шеи. – Будьте храброй девочкой. До свадьбы заживёт, или как у вас тут говорят…
Что им двигало?
Лексий не смог бы объяснить. Да, перед ним умирала девушка, на такие вещи сложно смотреть равнодушно, вот только нечестно было забывать, что он только что убил точно такую же там, внизу. Ворвавшаяся в мир Огнептица разом изменила всё, что могла, Лексий пока забыл о своём горе и о своей мести, но всё-таки…
Наверное, какая-то часть него поняла: это не просто женщина. Это Амалия Иллеш. Дочь царя, который не хочет мира, не хочет победы – который просто хочет вернуть своё. Ларс был прав: каким бы невозможным ни казалось продолжать войну, Клавдий не сдастся, пока снова не обнимет дочь. Амалия может быть хоть сто раз виновата сама, но её смерть будет значить ещё сотни смертей. Напичканные патриотическими речами, сильване не оставят свою царевну в когтях укравшего её оттийского дракона. Это будет всё равно что предать родину. Господи, они все правда верили в свои слова, когда кричали, что умрут за свою свободу…
На самом деле, ничто из этого не было правдой. Война не начинается из-за одного человека и не может из-за него закончиться. И, в конце концов, сполохи огня у Лексия за спиной смутно напоминали, что у Сильваны, появились проблемы куда серьёзнее, чем раздор с соседом…
Но в тот момент он никак не мог толком прийти в себя, и женщина, лежащая на земле, почему-то вдруг показалась ему ужасно важной.
И тогда он встал перед ней на колени и надел свой медальон ей на шею.
Может быть, потом он об этом пожалеет. Может быть, даже не успеет пожалеть. Как знать. Сделанное в любом случае уже было сделано.
Коснувшись груди Амалии, золотистая подвеска полыхнула, раскаляясь добела, мигом прожгла платье, впилась в белую кожу. Царевна даже не вскрикнула – немудрено, у выгоревших обычно и говорить-то нет сил, – лишь застонала. Но сияние уже погасло, и медальон снова стал просто камушком – только больше не солнечно-жёлтым, а потускневшим, с оплавленными краями. Пустым.
Лунный лис не обманул. Его подарок сработал, как и было обещано.
Под чьей-то ногой хлюпнула слякоть, и появившийся непонятно откуда человек шумно упал на колени рядом с Амалией и прижал её к себе. Всхлипнув, царевна зарылась лицом в его перепачканную землёй одежду…
Лексий узнал и его. Ещё один старый знакомый. Забавно, господин Локки, я так мечтал с вами встретиться, но теперь уже, кажется, незачем. Я знаю ваше заклинание наизусть, но чем вы мне поможете, если вам больше неоткуда черпать силы…
Чародей поднял бледное, ни кровинки, лицо и сказал что-то на отти. Лексий, не забывший уроки Брана, разобрал: «спасибо».
– Да не за что, – сказал он на чистом русском и, не выдержав, расхохотался, глядя на круглые глаза оттийца, хотя ничего смешного в этом не было. Господи боже, да он ведь тебя не понимает. Изуродованный медальон на шее у царевны не оставлял сомнений: забирать его назад бесполезно, эта вещь сделала всё, что могла, и больше работать не будет. Что ж, теперь вся надежда разве что на Ладино кольцо да на то, что сила любви – тоже магия…
Кольцо. Кольцо Рада у него в кармане. Он совсем забыл.
Лексий отвернулся от парочки на земле и, заслонив глаза ладонью, прищурился на небо. Огнептица кружила над полем, и от её огня облака горели красным, как на закате.
Странно, но, стоило Лексию найти Амалию, и ему стало легче. Может, он успел попривыкнуть, может, спасение принцессы в самом деле вправило в нём какой-то внутренний вывих, как знать; но он вдруг понял, что, если постарается, сможет сосредоточиться на том, где он и что делать дальше. Сердце оставило попытки выскочить из груди, а разуму больше не нужно было тратить все силы на то, чтобы остаться целым.
И Лексий вдруг понял, что он может предпринять.
Мысль, дикая и безумная чуть больше чем полностью, пришла как-то просто, сама собой, и даже не удивила, словно чужая – может быть, потому, что мозг отказался так сразу в неё поверить. Вот только Лексий подозревал, что ничего лучше ему – и, возможно, вообще никому – уже не придумать.
Он вовремя вспомнил о кольце.
Регина с умом выбирала место для своего штаба: с этого холма всё поле было как на ладони. Лексий всмотрелся в десятки лежащих тел, в толпы людей, бестолково мечущихся внизу. Почему он не был напуган? Почему там умирали, а он смотрел, не содрагаясь? Похоже, избыток магии в окружающем мире что-то сломал в его чувствах. Интересно, это обратимо или-…
Он закрыл глаза, выдохнул и снова открыл. Хватит. Не смотри. Слушай. И прекрати думать. Ты сам себе мешаешь.
Ему нужен был кто-то, кого, скорее всего, здесь не было. Какой дурак добровольно полезет в бой, если не может ни отдавать, ни понимать приказы? Кто вообще-…
Конечно, Рад.
Лексий расслышал его так ясно, словно увидел, но поверил не сразу, потому что толком не надеялся. Этот парень сказал, что намерен до конца служить своей стране – что ж, Рад или генрих, он всегда был человеком слова. И – Лексий коснулся этой мысли и тут же отогнал её прочь – как знать, в конце концов, бой – шанс не только прославиться… но и умереть. Мечтают ли генрихи о том, чтобы их бессмысленная жизнь кончилась поскорее? Прошлой ночью, тысячу лет назад, Рад совсем не казался счастливым…
Лексий прислушался ещё раз, поискал Рада глазами и нашёл. Лица было не разглядеть, слишком далеко, но, честное слово, эти плечи и светлую гриву он узнал бы хоть слепым.
Не оглядываясь на царевну и её принца, он побежал вниз по склону холма.
Первым,
