потекли слезы.
– Законы и борьба за власть, оказывается, несовместимы, – как всегда пытался шутить Эйтингон, но на этот раз смех был сквозь слезы. – Как мы этого раньше не поняли. Надо было действительно прибрать к рукам часть испанского золота. Жили бы здесь, как испанские гранды.
– Не очень тебя тут надсмотрщики прикладывают?
– Нормально, просто они догадываются, что я знаю, где припрятано испанское золото, которого хватит на всех…
– И где же?
– Как будто ты сам не знаешь? В Гохране СССР, конечно…
– Насмешил…
– Как выйду, буду формировать из них испанскую боевую бригаду. Пора возвращать ценности трудовому народу.
– Ты что-то уже выяснил насчет этого каземата? Можно ли отсюда бежать? – спросил Павел друга.
– Эта тюрьма примечательная с многих точек зрения, – начал Эйтингон. – Построенная при Николае II для наиболее опасных преступников, которых государи, как говорится, хотели всегда иметь под рукой. Я уже имел возможность тут дважды побеседовать с двумя пленными немецкими генералами, которые все еще сидят у нас, видел камеру организатора Красной армии – Михаила Фрунзе. Недавно тюрьму значительно расширили, как ты понимаешь, по причине того, что особо опасных становится все больше и больше. Строгость отменная, а пища предельно скудная. Для прогулки в течение сорока пяти минут используется комната без потолка.
– То есть без солнечного света…
– Тебе будет полегче, поместили в одиночку, насколько мне известно.
– Это еще хуже, Наум. В последнее время я стал часто терять сознание и падать, плюс постоянные головокружения.
– Я все уже выяснил. Тебе будут давать стакан молока в день и можешь лежать на кровати столько, сколько тебе это будет необходимо… Это простым смертным днем лежать вообще запрещено. Кто по соседству?
– Некто Васильев…
– Догадываюсь, сын Сталина.
В это время к ним подошел служивший в ОГПУ Ильин.
– Здравия желаю, Павел Анатольевич, наслышаны, как вы Руденко с Цареградского и Костромина, как школьников, на место ставили.
– Вы-то откуда могли это слушать?
– Так ведь все нынче пишут, а раз пишут, то находятся те, кто проявляет повышенный интерес к чтению и ничего не пожалеет для того, что вашими допросами зачитываться… Из вас хороший адвокат бы получился, товарищ генерал-лейтенант…
– Может быть, вы и правы. Еще поговорим…
И Ильин отошел.
– Ты с ним знаком? – спросил Эйтингон.
– Да. У него интересная и одновременно трагическая история. В конце 1938 года Берия направил его в Орел и Ростов расследовать троцкистские диверсии на железных дорогах. Молодой еще сотрудник Ильин вернулся в Москву, потрясенный примитивностью ложных обвинений ни в чем не повинных людей, и доложил, что орловское и ростовского УНКВД просто сфабриковали дела, с тем чтобы упрочить собственное положение и укрепить репутацию. Дело было пересмотрено. Осведомителей-фальсификаторов арестовали и приговорили к десяти годам лагерей, и Ильин получил первую награду «Почетный чекист» и хорошо работал бы дальше.
– И что этому помешало?
Во время Гражданской войны он подружился с Теплинским. Вместе служил в кавалерийском полку. Потом Ильинский перешел к нам, а Теплинский сделал себе неплохую карьеру, став в 1943 году генерал-майором и получив должность начальника инспекции штаба ВВС.
– И что из того? – все допытывался Эйтингон.
– Неожиданно повышение Теплинского по службе затормозилось, и что он делает?
– Звонит другу? – высказал свое предположение Эйтингон.
– Все верно.
Москва. Квартира Ильина
Хотя было уже довольно поздно, но Ильин взял трубку.
– Ильин, ты не в курсе, почему я попал в черные списки? – спросил друга Теплинский.
– Нужно быть осторожнее в своих высказываниях и в знакомствах. Надеюсь, что ты меня услышал…
Воспоминания: Май 1957 года. Владимирская тюрьма
– Абакумов тут же узнал об этом разговоре и потребовал от Берии отстранить Ильина от работы. Берия вместо этого поручил Меркулову ограничиться простым внушением, притом в дружеском тоне. И тогда Абакумов, чтобы скомпрометировать Берию, донес Сталину, что комиссар госбезопасности Ильин срывает проводимую СМЕРШ оперативную проверку комсостава ВВС Красной армии. Его допрос в присутствии следователя проводил сам Абакумов.
Лубянка. Тюрьма. Комната для допроса
После того как Абакумов выбил Теплинскому передние зубы, тот начал признаваться.
– Ильин советовал мне, как лучше себя вести, чтобы не дать оснований для обвинения в симпатиях к врагам народа. И мы делились с ним во время разговоров своими симпатиями к ряду высших офицеров, подвергшихся арестам в 1938 году…
– Все записали? – обратился Абакумов к секретарю. – Дайте ему подписать…
И после того, как Теплинский подписал свои показания, в камеру ввели Ильина.
– Читайте, – сказал Абакумов, передавая листы допроса Ильину.
Ильин прочитал.
– Теплинский, вы подтверждаете свои признания? – спросил его Абакумов.
– Да, все было, как написано…
И тут возмутившийся Ильин влепил Теплинскому пощечину, назвав бабой.
Владимирская тюрьма. Двор для прогулок
– А теперь слушай дальше, – продолжил Судоплатов. – Ильина избивали, лишали сна, но он не подписал ни одного листа допросов. А для оформления дела Сталину нужно было представить подписанные протоколы, чтобы он решил судьбу подследственного. В результате Абакумов так и не представил Сталину убедительного обвинительного заключения, а потому, без суда и следствия, прекрасного чекиста продолжают ни за что
