запомнить даже для тебя, Коленька. Итак, вопрос: ты знаешь где спрятан кейс с деньгами?
– Да.
– Повтори, я не расслышал.
– Я знаю, где спрятан кейс, – произнес Авдотьев.
– Кейс с деньгами?
– Замки сломаны, – коротко ответил Авдотьев и отвел глаза в сторону. – Что внутри не могу сказать…
– Не можешь сказать потому что не знаешь, или, мать твою, не можешь сказать потому что что-то темнишь? Я знаю, ты никогда не врешь, Коленька, это против твоей веры. Скажи мне, что я прав.
– Вы правы, я не вру.
И тут Константин Олегович взорвался.
– Тогда какого черта ты молчал, мать твою!!! Какого черта ты, мать твою перемать, молчал? Я вытрясу из тебя всю никчемную душонку, ты, калека недоделанный, если ты, мать твою, не ответишь мне еще на один простой вопрос. Почему ты молчал все это время, мать твою!!?
– Константин Олегович, – вмешался Нилепин, – отпустите его.
– Пусть ответит! Пусть, мать его, отвтит!!!
– Из-за них, – заговорил старик Авдотьев, – из-за этих денег все зло! Все из-за денег. Деньги – первопричина всего зла на этои свете. Я не хотел, чтобы они достались кому-нибудь из вас. Это ведь украденные деньги. Вы все потеряли своего Бога. Все. Одумайтесь. Оставьте деньги тем, кому они принадлежат…
– Показывай! Показывай, мать твою, где кейс и избавь меня от своих тухлых нравоучений!
– Он в слесарке, я случайно его нашел, – ответил Авдотьев и за это был поставлен на пол. Соломонов даже пригладил его грязную засаленную телогрейку избавляя ее от складочек и мятин. Потом он взял своей рукой как крюком Авдотьева за шиворот и пошел с ним в сторону слесарки.
14:50 – 15:20
Нилепин конечно же поспешил за ними, хотя его никто не звал, но неужели он останеться наедине с тремя мертвецами когда в стороне от него Соломонов будет загребать деньги в одну харю. Конечно Лева не мог не пойти в слесарку. Они втроем оставили место трагедии, где нашли свою кончину сразу трое человек. Двигаясь к слесарке, они миновали несколько станков и вышли к кошмарному месту, ранее никем из них не виданному. Автопогрузчик наехал на человека в форме охранника и подмял того под свое колесо.
Нилепин обмер.
Авдотьев по обезьяньи присел на корячки.
Соломонов выругался и сказал, что это Эорнидян.
Однако наслаждаться зрелищем никому из них было недосуг. Ни слова не говоря друг другу они оторвали глаза от места трагедии и поспешили дальше. Вот еще какие-то красные пятна на полу. Вон кто-то лежит…
Троица уже не просто поспешно шла, она незаметно перешла на горцующий бег, хотя для Нилепина такое передвижение отзывалось сильной болью в брюхе, а Авдотьев спотыкался о свои же кривые полусогнутые ноги и шамкал ими как дворник метлой. Вот она заветная слесарка. За слеллажами, крайний из которых рухнул, раскидав во все стороны бобины с пленкой для кашировки. Нилепин уже был здесь и даже заглядывал внутрь лишенной остекления слесарки, но тогда и подумать не мог о том, что мог наткнуться на кучу бабла. Распахнув дверь Соломонов влетел в слесарку. Тут царил бардак, а пол был усыпан осколками стекла.
– Где? – резко спросил начальник у Авдотьева и тот указал кривым пальцем на скромно стоящий стародревний шкаф, не сгнивший от времени лишь потому, что был из железа. Он был набит всякой всячиной. Слесаря использовали его для хранения того, чем они пользовались нечасто, так что бы можно было упрятать и не доставать неделями, месяцами и даже годами. В числе прочего на одной из полок лежала стопка газет и прочей накапливающейся макулатуры, которые слесаря отчего-то не выбрасывали. Где-то внизу из-под бумажного мусора, если присмотреться и кое-что разгрести и приподнять, виднелся серебристый уголок. Соломонов выпустил Авдотьева и раскопал заветный кейс из бумажного хлама.
Щеки его налились румянцем, глаза блистали победой. Не обращая внимания на топтавшегося рядом Леву Нилепина он нажал на замочки кейса и дернул руками. Кейс не открылся. Соломонов повторил попытку, уделив замочкам больше внимания и обнаружил, что замочки не нажимаются.
– Что за мать его! – рявкнул он и с грохотом опустил кейс на стальную столешницу. Его побелевшие пальцы пытались нажать на замочки и открыть кейс. Авдотьев оказался прав, замочки были умышленно сломаны в запертом положении.
– Не волнуйтесь, Константин Олегович, – посоветовал Нилепин, глядя за процедурой через плечо босса. – Нежнее. Вот сюда нажмите.
– Убери руки! – огрызнулся Соломонов.
– Дайте мне, я смогу открыть.
– Еще чего! Мать твою, разве я намекал на то, что мы с тобой, сопляк зеленый, настолько сдружились, что я доверю тебе целый кейс набитый наличкой из-за которой много людей жизни лишились? Руки убрал!
– Может нужен ключик?
– Никакого ключика не нужно. Тут нет замков, только защелки, мать их. Дай мне какую-нибудь отвертку, кто-то погнул защелки так чтобы нельзя было открыть.
– Кто?
– Оксанка, кто-ж еще! Да дай же, наконец, что-нибудь острое, твою мать!
Достать нужный инструмент в слесарке набитой инструментами не составило труда даже для такого недотепы как Лева Нилепин. Он быстро нашел подходящую отвертку и сунул ее в ладонь своего босса.
– Что мы будем делать дальше? – затаив дыхание спросил Нилепин.
– Мы? – не понял Соломонов, на минуту остановившись от вскрытия кейса. – Мы… То-есть – мы с тобой? Ты и я?
– А вы, может быть, задумали избавиться от меня? Вам мало мертвяков? Одним больше, одним меньше, так?
– Заманчиво. Признаюсь, я об этом не думал, а вот теперь, когда ты сам натолкнул меня на это…
– Но-но! – Нилепин схватил со стола кувалдочку. – Только попробуйте!
– Выдохни, – хитро улыбнулся Константин Олегович. – Убивать тебя я не стану. Если ты заметил, мать твою, я лично никого не убил. Можешь считать меня кем угодно – вором, мерзавцем, скотиной, мне это совершенно безразлично. Я такой и есть и в своем мнении ты будешь далеко не единственный. Но только не вздумай считать меня каким-то бессовестным убийцей. – Соломонов вздохнул и возобновил прерванные попытки вскрития кейса отверткой. – Однако и оставить тебя я никак не могу, ты, мать твою, озлобишься и расколешься на первом же допросе у господ, мать их, полицейских. Сам побежишь в мусарню… в полицейский участок сдавать меня со всеми потрохами. Я беру тебя в долю, мне ничего другого не остается.
– Ура! – по-детски обрадовался Лева Нилепин и убрав на место кувалдочку, захлопал в ладоши.
– Половина тебя устроит? Подавись. – пробурчал Соломонов, не глядя на новоявленного компаньена. – Только, умоляю, мать твою, освободи меня от вида твоего щенячьего восторга, это отвратительно. Ты в некоторой степени помог мне, пацан, огрев того
