счастье. Мы любили, кайфовали, жили только для себя! Сейчас я и десятой части тех страхов не испытываю. Я уверена в тебе, уверена в себе, и вообще… Даже Габриэль уже с потомством!
Поворачиваясь, на автомате смотрим на огромную лежанку сбоку от камина, где наше мохнатое чудище вылизывает свою ласковую кошечку, пока она кормит их троих котят.
Сглатываю и набираю полную грудь воздуха. Но там в этот момент словно бы возникают препятствия. Кислород в нужном объеме в легкие не поступает.
– Я не понимаю, к чему ты ведешь, – признаюсь шепотом.
Качнувшись, Соня вновь лбом к моему лицу прижимается. Тихо смеется, но завершает все стон.
– Что, если я сама захочу ребенка?
В этом вопросе столько растерянности и сомнений, но у меня все равно дрожь по телу несется. Не могу понять, потрясение это или восторг, который я вроде как успешно себе запрещаю.
– Для меня будет очень много значить, если ты когда-нибудь захочешь от меня родить, – говорю, как чувствую. – Моих детей.
От меня… Моих…
Блядь, знаю, что странно звучит. Но для меня в этом столько смысла, что без сдвоенных притяжательных частиц никак не обойтись.
– Ох… Санечка… – выдает Соня абсолютно непонятно. А потом вдруг подскакивает и тянет меня за руку, вынуждая подняться. – Идем!
Поднимаемся на второй этаж, но направляемся не в спальню, а в комнату рядом с ней. Это единственное помещение во всем нашем трехэтажном доме, которое до сих пор остается необставленным. Кабинеты мы сделали на первом этаже, а гостей настолько близко принимать не хотели.
– Раз ты, мой любимый герой, боишься сам надавить, слушай мою новую мечту, – призывает Соня, оставляя меня в дверном проеме и быстро передвигаясь по звенящей пустотой комнате. – Вот здесь будет шкаф… А здесь – небольшая книжная полка, кресло-качалка, столик, диванчик, комод и… В этом уголке я хочу увидеть кроватку нашего малыша.
Эта информация сваливается на меня с такой оглушающей силой, что кажется, будто весь третий этаж вместе с крышей рухнул. Я цепенею, перестаю дышать. И только сердце – бах, бах, бах.
– Соня… – хриплю растерянно.
Я правильно понял?
– А во дворе, Саш… – выдыхает с дрожью. Спрятав слезы, отворачивается к окну. – Вон там… Должна быть игровая площадка.
– Ладно, – все, что я могу ответить.
Вперев взгляд в пол, лихорадочно перевариваю каждое сказанное Соней слово. Мне и раньше всегда нужно было время, чтобы обдумать выказанные ею мечты. Но сейчас… Я, мать вашу, в полном ступоре.
Мы ведь предохраняемся?
Однозначно предохраняемся. Утром, сразу после зубной пасты, Соня всегда пьет свои микроскопические таблетки. У нее в телефоне стоит напоминание, но она и без него никогда не забывает.
– Саша…
Солнышко незаметно оказывается рядом со мной. Заглядывает мне в глаза, но я, опасаясь выдавать голодную надежду, быстро прикрываю веки.
– Сегодня я должна была начать новую упаковку противозачаточных. Но так ее и не начала, – сообщает Соня, касаясь ладонями моей груди. Я резко, с шумным вдохом вскидываю на нее взгляд. – Если ты готов, можем приступать к исполнению новой мечты.
– То есть… Прямо сейчас?
Голос свой не узнаю.
Солнышко улыбается.
– Я хочу выносить твоего ребенка, Санечка. Хочу увидеть, как ты берешь его на руки. Хочу посмотреть, на кого из нас он будет похож.
Я все это слышу. Дохожу до сути. И не верю. Своему счастью, блядь, не верю! Разве может быть оно настолько полным? Разве может?!
Должен признать, что так ничего ей и не отвечаю. Просто не получается. Нет таких слов, которые бы дали мне возможность выразить то, что я чувствую. Поэтому я просто веду Соню в нашу спальню, раздеваю, покрываю поцелуями с головы до ног.
А уже когда возвращаюсь обратно к груди… Смотрю на нее, трогаю и медленно так допираю, что это, мать вашу, все-таки случится: она наполнится молоком, и Соня будет прикладывать к ней нашего ребенка. Рвано выдохнув, курсирую взглядом вниз к животу. Оглаживая его пальцами, представляю, каким большим и круглым он скоро станет.
Резко поднимаюсь вверх, пока не оказываемся с Соней лицом к лицу.
– Спасибо, – шепчу ей. – Спасибо, малыш… Спасибо…
– Я люблю тебя.
– Ты никогда не пожалеешь. Я буду лучшим.
– Я знаю, Санечка. Знаю.
Скидывая одежду, накрываю ее собой, целую в губы и за одну секунду схожу с ума от возбуждения.
– Я сейчас кончу в тебя… – оповещаю еще до того, как вхожу.
– Да… Скорее… – частит Соня так же взволнованно.
И ведь кончал я в нее за годы тысячу раз. Только вот никогда при этом не владел следующим фантастическим, мать вашу, пониманием:
– Я сделаю тебя беременной.
– Да… Да, Саша… Да…
Охает, когда я плавно толкаюсь. Но сразу же принимает.
– Любимый мой…
– Любимая…
Это новый союз. Совершенно особенный контакт. С четким осознанием, что мы доросли не просто до того, чтобы заводить детей. Мы доросли друг до друга. Перестали летать на эмоциональных качелях. Отпустили все свои страхи и изгнали всех своих демонов. Поймали равновесие в одной точке, которую оба считаем своим домом. И готовы двигаться рука об руку в одном направлении.
Любовь – единство. Нерушимая сила. Автономная и совершенная Вселенная.
И когда я кончаю в Соню, кажется, что эта самая Вселенная поглощает нас полностью. Мы смотрим друг другу в глаза, сохраняя ясность сознания даже в самый пиковый момент, потому что происходящее намного объемнее плотского удовольствия.
– Только сейчас ты стала моей всецело.
– Я тоже это почувствовала.
Выдохнув это, обнимает крепче. Жмется изо всех сил, пока у нас одновременно не теряется дыхание. Новый вдох разделяем, касаясь друг друга губами и ласкаясь лицами.
– Всегда помни, что я люблю тебя навек, – шепчу я.
– Всегда помни, что я люблю тебя не меньше, – выдыхает она. – Мой Александр Георгиев. Мой главный герой. Мой могучий принц. Мой идеальный мужчина. И отец моих будущих детей.
Я закрываю глаза и в благоговении замираю. Потому что Сонино заключение является именно тем признанием, к которому я всеми силами стремился, и которое перед самим собой клянусь беречь до последнего вдоха.
ЭПИЛОГ
Одесса,
много-много лет спустя
Солнце клонится к закату, отбрасывая на темные воды моря жирную пылающую полосу света. Я останавливаюсь прямо напротив нее, там,
