ей умереть от моих рук! Да, я убил её, пока ты гонишься за своим Цветком, который тебе никогда не добыть! Потому что ты неудачник и слабак, слюнтяй, который пытается казаться циником и нигилистом. Но я без искренника вижу тебя настоящего – не зря таких, как ты, называют недееспособными! Такие, как ты, никогда не должны рождаться на свет!
– Помолчал бы ты, Астра! – крикнул ему Репрев, ни на секунду не останавливаясь. – Даже твой голос звучит глупо и говорит глупости! Ну и что, что я недееспособный? Я, может быть, и не мечтатель и, может быть, правда был занозой, но теперь я полуартифекс, я – не ты! И ты не мог убить Агнию, ты и комара не убьёшь! И тебя я боюсь меньше всего.
– Но я убил её, убил, чтобы мы всегда были вместе! – яростно кричал голос Астры, с такой яростью, что зашатался лес.
– Да, потому что иначе она никогда бы не согласилась быть с тобой! – набрав воздуха в грудь, перекричал его Репрев, и голос Астры захлебнулся во мраке.
И тут среди папоротников, на поляне, на холмике, полуартифекс увидел его – Красный цветок, и он мог поклясться, что уже где-то встречал его. «Но где же? Где?.. Точно! Эдельвейс! Те цветы, которые тигр подносил своей тигрице», – мысли Репрева подгонял страх, и они лишь промелькнули в его сознании сомнением – некогда было разглядывать находку. Но позже он бы смог описать Цветок – лепестки у него взаправду были как у эдельвейса – мохнатые львиные лапки, но красные, словно пропитанная кровью вата из-под только что выдранного зуба мудрости, лепестки – на стойком, с лёгкой щетиной стебле. Красный цветок светился в ночи, как будто помещённый под цилиндрический купол из рубинового стекла, и Самаэль не соврал – пропустить его было никак нельзя.
Папоротники заговорили. Полуартифекс услышал, как у него за спиной переговариваются гудящие, замогильные голоса, смеются, хрюкают, свистят, с каждой минутой подбираются всё ближе и ближе, налегают друг на друга, вырастают один выше другого, лезут по головам, толкаются плечами, множатся и плодятся, как мухи; звуки приобретали форму, затачивали зубы, когти, вызывая непреодолимое желание повернуться на них и встретиться, наконец, с лесными духами лицом к лицу. Но Репрев был отнюдь не глуп и не выпускал из головы одну мысль: бежать и не оглядываться, удерживать голову прямо, бежать и не оборачиваться ни за что. И вырывая ноги из оплетающих их, хватающихся за них листьев папоротников, он нещадно рубил папоротник копьём, листья безвольно опадали, а из среза сочилась, брызгала настоящая живая, животная кровь, пачкая ноги полуартифекса. Вырвавшись из цепких лап папоротника, полуартифекс, борясь с обезумевшим сердцем и дыханием, споткнулся прямо перед Красным цветком, а Цветок – привиделось это ему или нет – вжался в холмик, пряча листки, и задрожал. Пятясь, как рак, полуартифекс раскатал плащ, заполз на него на карачках и с закрытыми глазами очертил копьём вокруг себя круг, который вмиг объялся зелёными, как папоротник, языками пламени.
Неверными движениями неверных, дрожащих, как осиновый лист, рук, стараясь не смотреть на Красный цветок и отводя голову в сторону, подглядывая лишь за тем, как маятником идёт треугольник наконечника, полуартифекс ощущал себя палачом, заносящим орудие смерти над горячей, пока ещё цельной, насильно не разделённой, живой плотью, над ещё не раздробленными костями, над перепутанными линиями сосудов, нервов, хрупкими и ранимыми, и рывком, заставив себя, скосил остриём Красный цветок, и Цветок упал, как и полагается тому, кого убили, – безвольно, равнодушно, легко и обездоленно – из вертикали в горизонталь.
Облачившись в плащ и накрыв им перед собой Цветок, Репрев рванул со всех ног вперёд, но бежать было уже не от кого и, по правде, не за чем: голоса ушли туда, откуда пришли, лесная чаща приняла прежнее безмолвное обличие беспристрастного наблюдателя, зелёные языки пламени скрылись за облаками. Теперь Репрев мог без опаски оборачиваться и, не замедляя бег, обернулся, не в силах больше сдерживаться, но не увидел ничего, что не видел когда-либо прежде в своей жизни, и врезался во что-то твёрдое и большое, отскочил, упал на спину, и звёзды, вышитые на плаще золотой нитью, дружно запищали. Самаэль грузно повернулся к нему мордой, одарив тёплой, мудрой улыбкой, с некоторой долей очарования, и протянул своему полуартифексу толстую, как полено, когтистую руку. Репрев вынул из-под плаща Красный цветок, держа его пальцами у бутона, осторожно, будто тот был выдут из тонкого стекла, и Цветок горел таким же светом, как и среди папоротников.
– Превосходно! Превосходно. Но не подумайте, я не сомневался в вас ни на минуту, – восхищённо воскликнул Самаэль, беря Красный цветок двумя когтями за стебель, покрутил его и передал обратно полуартифексу. – Можете оставить себе.
Полуартифекс возмущённо завопил:
– Как?!
– Порой смысл путешествия заключается не в том, чтобы завершить его, а в самом путешествии. А без Красного цветка вам не стать царём Зелёного коридора.
– И что мне с ним делать? – теперь Цветок крутил в пальцах полуартифекс, рассматривая, как на его лепестках выступают, словно роса, капли крови, и он остаётся живым, даже будучи мёртвым. «Цветы, наверное, одни такие из живого – срежешь их, а они продолжают жить, – вдруг подумал Репрев. – А может, и не одни, и мы тоже такие, а я чего-то не знаю».
– Ну, вы можете сделать из него украшение, как вы сделали с кедровой иголкой. Делать из одних предметов другие – проще всего, и сил тратится меньше.
Полуартифекс напоследок ещё раз взглянул на Красный цветок, приложил его к копью, у его наконечника, закрыл глаза, почувствовал, как наливается теплом его ладонь, как тепло передаётся металлу. И когда металл начало обжигать руку, он открыл глаза – Красный цветок превратился в рубин, а стебель, оплетя ратовище, застыл серебром.
– Прошу за мной, – позвал за собой Самаэль. – И спрошу ещё раз: вы отдаёте себе отчёт, что, взойдя на престол, вы не сможете покинуть Зелёный коридор, а те, кого вы любите, вынуждены будут разделить вашу участь?
– Да, я всё понимаю, – сказал Репрев, но как-то неуверенно. Самаэль расслышал сомнение в его голосе и обернулся, улыбаясь.
Между ветвей повисли светящиеся фосфором глаза неведомых существ, лишь изредка моргая или качаясь из сторону в сторону, следя за каждым движением будущего царя, но облик неведомых существ был скрыт во тьме. А может быть, это сияли звёзды, застрявшие лучами в кронах деревьев.
Тонконогие свечки, насаженные на торчащие из земли кривые палки и зажатые меж их рожками, и даже усаженные
