Лукреция переехала из Пезаро в Рим, куда вызвали её мужа вследствие приближения французского войска.
Шарлотта де Лузиньян сердечно приветствовала почётных посетительниц и представила им Катарину Карнаро под именем маркизы Циприани из Падуи. Катарина с любопытством смотрела на молодую Сфорца, о которой слышала много рассказов от своей невестки. Лукреция в свою очередь не спускала глаз с очаровательной венецианки; хотя она имела такие же роскошные золотистые волосы, стройный высокий рост и в высшей степени привлекательные черты лица, но далеко уступала во всех отношениях кипрской королеве, которая во всей Италии славилась своей красотой.
Из всего, что говорили обе римлянки, можно было заключить, что они наравне с другими лицами, принадлежавшими к папскому двору, с ужасом ожидают прибытия французского короля и смотрят на него как на исчадие ада. Шарлотта де Лузиньян была слишком умная и опытная женщина, чтобы откровенно высказать своё мнение. К тому же долг вежливости не дозволял ей дать почувствовать обеим дамам, посетившим её в первый раз после своего возвращения в Рим, что она находит вполне справедливой небесную кару, которая готова была разразиться над папой и его приверженцами.
Поэтому разговор скоро перешёл на общую тему, и среди обмена взаимными любезностями хозяйка дома выразила своё соболезнование по поводу неприятности, которую недавно испытала синьора Адриана. Последняя выехала однажды утром со своей невесткой, Джулией Фарнезе, любовницей папы, из её замка Капо де Монте, чтобы посетить кардинала Орсини, жившего в Витербо. Но на расстоянии одной мили от этого места встретился вооружённый отряд французской конницы, который захватил в плен обеих дам и препроводил в Монтефиасконе вместе с их свитой, состоящей из двадцати пяти человек. И только после того, когда сам папа обратился письменно к французскому королю с просьбой об их освобождении и заплатил три тысячи дукатов, обе женщины были выпущены на свободу и отправлены в Рим под прикрытием четырёхсот французов, которые проводили их до городских ворот.
Это событие дало опять богатую тему для разговора, и синьора Адриана воспользовалась удобным случаем, чтобы похвалить любезность французов.
После того обе дамы встали со своих мест и начали прощаться. При этом синьора Адриана сообщила с озабоченным видом Шарлотте Лузиньянской, которую постоянно называла «её величество», что, вероятно, на долгое время как она сама, так и Лукреция будут лишены всякого общества, потому что вскоре переедут в замок св. Ангела, куда отправится и его святейшество, когда французы вступят в город.
— Неужели вы решитесь на это добровольное заключение! — воскликнула Шарлотта. — Я не могу представить себе более скучного места, чем замок св. Ангела.
— Что делать! — возразила синьора Адриана, с глубоким вздохом поднимая глаза к небу. — В такое тяжёлое и опасное время папа почувствовал бы себя несчастным, если бы близкие ему люди не согласились разделить его участь. С другой стороны, может ли быть более утешительное сознание, как то, что находишься вблизи святого отца, заступающего место Бога на земле, и поддерживаешь его в тяжёлые минуты, когда ему приходится страдать за грехи других людей!
Хозяйка дома вполне согласилась с этим и добавила, что ей нечего желать благополучия обеим синьорам, потому что ввиду такого благочестивого решения милосердие Божие не может покинуть их.
Когда обе посетительницы удалились, Шарлотта объяснила своей невестке некоторые подробности предыдущего разговора и упомянула о плане обеих приятельниц папы.
— Если бы французы были умнее, — сказала она, — то не взяли бы такого ничтожного выкупа за Джулию и Адриану, потому что эти женщины для папы дороже всего на свете. С таким залогом они могли бы выудить у его святейшества всё, что им вздумается; он не может жить без них и заплатил бы не только три тысячи дукатов, а вдвое больше, лишь бы ему возвратили этих дам. Когда они приехали в Ватикан после этого горестного события, то его святейшество вышел к ним навстречу в светском платье. Жители Рима не хотели верить собственным глазам: на папе была чёрная куртка с отворотами из золотой парчи, красивый кушак по испанской моде, при этом шпага, кинжал, высокие сапоги и бархатный берет. Впрочем, — добавила Шарлотта, — Родриго Борджиа, несмотря на шестидесятилетний возраст, всё ещё красивый и статный человек; но его поведение не только оскверняет занимаемый им пост, но послужило главным поводом к нашествию французов...
Затем Шарлотта сообщила своей внимательной слушательнице, что кардиналы Юлий делла Ровере и Асканио Сфорца сами пригласили французского короля, чтобы с его помощью созвать собор и лишить Александра VI его высокого сана, потому что из-за своей распутной жизни он менее, чем кто-нибудь, достоин быть главой церкви. По словам Шарлотты, кардинал делла Ровере был злейшим врагом папы. Хотя Карл VIII и прежде считал себя законным наследником престола, но он долго колебался, прежде чем решился предъявить свои права с оружием в руках. Равным образом он не обратил внимания на приглашение Лодовико Моро; и только тогда решился предпринять поход против Рима и Неаполя и двинуть свои войска в Ломбардию, когда кардинал делла Ровере убедил его в этом при личном свидании в Лионе.
Рассказ Шарлотты был прерван появлением слуги, который доложил о прибытии почётного гостя.
На этот раз хозяйке дома не пришлось отдать приказание принять посетителя, потому что тот уже переступил порог и едва дождался удаления слуги, чтобы поцеловать руку Шарлотты и заключить в свои объятия Катарину Карнаро, которая с радостью бросилась к нему навстречу.
Это был принц Федериго Неаполитанский, который, убеждая свою возлюбленную бежать из Азоло, менее всего мог ожидать такого быстрого хода событий. Он хотел вскоре после отъезда Катарины отправиться вслед за нею в Рим в полной уверенности, что ничто не помешает их тайному браку. Но тут совершенно неожиданные обстоятельства вынудили его немедленно вернуться в Неаполь на помощь отцу, так что он едва мог найти столько времени, чтобы по дороге повидаться с Катариной в Риме. Он рассказал в коротких словах, что за несколько минут перед тем видел папу в Ватикане и долго беседовал с ним по поводу известий, полученных из Неаполя. Его отец, король Фердинанд, опасно болен, а старший брат, Альфонс, принял командование армией, которая ожидает прибытия французов. Главный начальник папской армии, который считает себя родственником принца Альфонса, (так как женат на его побочной дочери), употребил все усилия, чтобы убедить папу стать на стороне Неаполя, но Александр VI, едва выслушав его, ответил, что не желает ссориться с Францией и думает вступить с нею в мирные переговоры.
