мужчин:
– Почти все патроны сидят с подружками, или приятелями… – светловолосый юноша в углу держал спутника за руку, – здесь ко мне никто не пристанет… – по мнению Евы, итальянцы много болтали и мало делали:
– На улице мне кричат «Белиссима», – смешливо призналась она кузену, – но дальше криков римляне не двигаются… – Шмуэль развел руками:
– Здесь так принято, но вообще итальянцы очень семейные люди. Обед у родителей по воскресеньям, жена, малыши… – он отпил кофе, – но они не могут обойтись без комплимента красивой девушке… – Шмуэль заставлял себя не смущаться. Не желая маячить у стойки портье, он передал записку для брата через отельного мальчика:
– Я предупредил его, что мы пойдем в этот бар… – Шмуэль усадил девушку на скутер, – сейчас он работает, он к нам присоединится позже… – Ева окинула взглядом его джинсы и рубашку поло:
– Вы поменялись одеждой, – утвердительно сказала девушка, – я удивилась, что он пришел в костюме. Он редко надевает пиджак… – Шмуэль отозвался:
– В Израиле костюмы не носят даже политики. Мой скутер он тоже забрал… – священник завел чихающий двигатель, – я взял монастырскую машину, ровесницу его святейшества… – Ева по-девичьи хихикнула. В баре кузен отказался от выпивки:
– Пятница, – развел руками священник, – в посты вино не принято, я не курю по пятницам… – Еве принесли шампанское:
– В Шабат тоже не курят, – она искоса взглянула на Шмуэля, – мы можем поговорить на иврите, кузен. Я училась в классах при синагоге ребе Шнеерсона в Бруклине, я знаю иврит и идиш… – отец Кардозо покраснел:
– Я помню, кузина, с Израиля. Вам тогда было тринадцать лет, а мы с Иосифом служили в армии… – в тринадцать она носила потрепанные шорты и серую майку с пятнами морской соли:
– Нас отпустили в увольнительную ради визита родни, – Шмуэль вдохнул жаркий ветер израильского лета, – папа с мамой отвезли всех на пляж… – они жили в палатках и жарили рыбу на костре:
– Тупица тем летом шел в армию, а Фрида и Моше были еще детьми. Ева болталась с Аароном, они выросли вместе, словно настоящие брат и сестра… – кузина коротко стригла темные волосы. Нежные уши торчали под выбритыми висками. Она отлично ныряла и плавала наперегонки с парнями:
– Ты волосы отрастила, – зачем-то сказал Шмуэль, – тебе так тоже… – он оборвал себя:
– Не положено ее разглядывать. Я священник, мне такое не к лицу…
Она скрутила темные волосы в тяжелый узел. Бесконечные ноги облегали узкие черные брюки. Даже в эспадрильях на плоской подошве Ева была ему вровень:
– Она говорила, что в ней сто восемьдесят два сантиметра. Она отлично играет в баскетбол, она и в Кирьят Анавим стучала мячом с мальчишками…
В вырезе ее белоснежной льняной рубашки переливался серебряный щит Давида:
– В Конго я хожу с пучком, – отозвалась Ева, – в госпитале и тем более в джунглях так удобнее. Но я хочу постричься, – добавила она, – теперь журналы не против коротких волос у моделей. Все равно, я снимаюсь только в отпуске, на выходных и в каникулы… – она оживилась:
– Смотри дальше. Моника… – на снимке Ева держала на руках чернокожую девчонку, больше похожую на куколку, – я вылечила ее от лейшманиоза… – за соседним столиком опять что-то недовольно пробурчали.
– Теперь у нас появились антибиотики, – горячо сказала Ева, – а профессор Адлер, в Израиле, работает над возможностью вакцинации путем передачи содержимого язв больного, посредством укола здоровому человеку, как сделал Дженнер с черной оспой… – она повернулась к брезгливо скривившейся ухоженной даме:
– Именно поэтому, синьора, вы, в отличие от бедняков в Африке, не рискуете заразиться оспой и умереть… – дама, покраснев, отвела глаза. Ева вернулась к журналу:
– Моника очень хорошенькая, – ласково сказал девушка, – я обещала ей, что она станет моделью, а она сказала, что хочет быть врачом, как я и Маргарита… – номер Life Шмуэль захватил из кельи, собираясь на встречу:
– Ты каждого ребенка знаешь по имени? – восхищенно спросил он. Ева пожала стройными плечами:
– Маргарита тоже. Моя мама каждого больного называла по имени. Старые врачи в госпитале Святого Фомы мне много о ней рассказывали… – кузине оставался еще год в Университете Джона Хопкинса:
– Потом меня ждет Индия, – она потушила сигарету, – страна огромная, работы у врачей непочатый край. Мы не уничтожили черную оспу, не принялись за чуму и проказу… – девушка добавила:
– Церковь нам очень помогает. Например, лейшманиоз передается через укусы комаров. Заболевание можно предотвратить, используя пропитанные инсектицидом анти-москитные сетки, но африканцы к такому не привыкли. Священники уговаривают верующих, объясняют, как распространяется болезнь. В Конго, как и в Южной Америке, люди набожны, они прислушиваются к прелатам… – Ева помахала:
– Иосиф, мы здесь… – она поинтересовалась:
– Ты, наверное, в Риме останешься? С твоей работой в курии… – по дороге Шмуэль рассказал кузине о своих обязанностях, – тебе нельзя уезжать из Ватикана… – духовник отца Кардозо, епископ Войтыла, осенью приезжал на Второй Ватиканский Собор:
– Хватит, – разозлился священник, – постыдись. Маргарита и Ева занимаются настоящей работой, а не отсиживаются в кабинетах. Я не прошу о посте священника где-нибудь на курорте. Я настою на своем и меня отправят в Южную Америку или Африку… – Шмуэль понимал, что хочет быть рядом с Евой. По недовольному лицу брата, он видел, что встреча с Черным Князем и Ферелли не удалась:
– Кажется, у него с Евой что-то есть… – он заметил, как Иосиф смотрит на кузину, – нельзя переходить ему дорогу. И вообще нельзя, не забывай об обетах… – поднявшись навстречу брату, он коротко ответил:
– Не останусь. После Рождества я уеду отсюда, может быть, даже в Африку, где я буду ближе к Маргарите… – Шмуэль чуть не добавил: «И к тебе».
Серо-голубые глаза девушки засияли. Ева улыбнулась: «Это хорошо, кузен Шмуэль. Очень хорошо».
Отец Симон Кардозо, вежливо попрощавшись, ушел. Отодвинув пустую чашку прелата подальше. Черный Князь презрительно сказал:
– Не мне спорить с его святейшеством, но никакие крещения не изменят жидовской сущности. Ты заметил, что у него рот не закрывается? Все жиды слишком много болтают и суют нос не в свои дела… – адвокат Ферелли примирительно отозвался:
– Юнио, в курии он занимается связями с общественностью. Именно благодаря ему католическая церковь стала ближе к прихожанам. Не забывай, католики в Европе только малая часть верующих. Мы не должны отталкивать бедняков в Южной Америке и Африке… – Боргезе помахал зажженной сигарой:
– С обезьянами мы еще наплачемся, Карло. Ты можешь представить себе черного папу или черного кардинала… – он расхохотался, ощерив крупные зубы, – никогда такого не случится. Черные должны знать свое место, как знали его жиды в средние века. Жаль, что фюрер ушел, не успев окончательно их… – Боргезе сделал недвусмысленный жест рукой.
Он, разумеется, не сказал адвокату, что сам на днях отправляется в тропическую Африку:
– Феникс велел не болтать о миссии. Ферелли рот не зашьешь, он знаком с половиной Рима, на вилле у него всегда столпотворение… – синьора Рита, жена адвоката, славилась в городе роскошными приемами:
– У него гостит немецкий коллега, синьор Штрайбль, с семьей, – вспомнил князь, – Феникс упоминал, что Штрайбль тоже работает на движение, но не входит в узкий круг товарищей по борьбе… – через два дня Боргезе встречал в аэропорту наследника фюрера, будущего главу новой Германии, Адольфа Гитлера:
– Мы стали называть мальчика именно так, – сказал ему Феникс, – Ритберг фон Теттау временная мера. Пусть будущий глава нового рейха привыкает к имении отца…
Боргезе вез подростка в Гану. Стараниями штурмбанфюрера Шумана, личного врача президента страны, у движения появился новый путь для транспортировки в Европу алмазов и золота. Слитки отправлялись в хранилище швейцарского банка. Не ограненные алмазы, украденные с южноафриканских и конголезских шахт, уходили в Антверпен и Нью-Йорк, где камни превращали в бриллианты:
– Шуман вынужден был покинуть Конго по соображениям
