— Мустафы?
— Это любимый сын Великого Турка. Из всех его сыновей Мустафа больше всего похож на отца, как Зейналь был больше прочих похож на Кассано. Турки укрывались в горах.
— Значит, царь недооценил Мустафу.
Куан пожал плечами. Они проходили мимо незарытой могилы. У края ямы стоял на коленях человек в разодранной одежде, голова его кровоточила в тех местах, где были вырваны волосы; он выл и плакал, содрогаясь неудержимо, как в конвульсиях. Женщина, стоявшая за ним, тоже плакала, пронзительно подвывая и причитая. Хотя Леонардо знал, что не следует заглядывать в могилу, он не смог удержаться. Там лежали только женщины и дети.
Леонардо и Куан миновали стражу из персов и мамлюков и вошли в мечеть. В большой зале было сумрачно и прохладно. Узорчатые молитвенные коврики были расстелены по всему полу, и свет проникал в высокую залу сквозь узкие сводчатые окна. Уссун Кассано сидел посередине залы. Волосы его лоснились от грязи, зеленый тюрбан, простеганная куртка и руки покрыты запекшейся кровью. Леонардо увидел на его пальце серебряное кольцо — это кольцо он заметил еще в те долгие часы, когда в шатре вместе с Уссуном Кассано ожидал прибытия его сына. На полу рядом с персидским царем стоял стеклянный сосуд.
Сосуд с отсеченной головой его сына Зейналя.
— Где калиф? — шепнул Леонардо Куану, испугавшись вдруг остаться наедине с царем.
Но Куан молча повернулся и вышел.
Леонардо ничего не оставалось, как подойти к Уссуну Кассано. Глаза царя были широко раскрыты и налиты кровью, словно смотрели прямо в ад, словно их внутренние огни осветили прореху в мире и показали царю его собственную смерть.
— Владыка миров… — пробормотал Леонардо.
Он старался не смотреть на сосуд, стоящий около царя, но все же одним взглядом охватил все до мельчайших подробностей: юное чистое лицо, холодные голубые, как стекло, глаза — они, собственно, и были стеклом, — густые рыжие волосы, стянутые тугим узлом на затылке, полные, крепко сжатые губы, высокие скулы, чуть скошенный подбородок. Если бы не кожа, желтоватая, как пергамент, это лицо могло бы принадлежать Уссуну Кассано. Эффект был пугающий.
— Теперь ты увидел двоих моих сыновей, маэстро.
— Я видел их всех, великий царь… на похоронах Унгермамета.
— Да, верно, — сказал Уссун Кассано, не сводя с сосуда пустых неподвижных глаз. — Ты их видел… но теперь ты воистину увидел всех, потому что это мой сын Зейналь, это дар Великого Турка. Я отплатил ему, отправив назад его послов изрезанными на кусочки. — Царь помолчал, размышляя, затем добавил: — Похоже, он держал у себя голову моего сына забавы ради. Как украшение для шатра.
— Но ведь ты же знал, что…
— Это случилось меньше года назад, — сказал Уссун Кассано. — Я молился, чтобы он был жив. Я думал, что Турок держит его заложником, потому что, когда я посылал послов в его столицу, Мехмед не отрицал этого. — Уссун Кассано тихо засмеялся. Затем едва слышно спросил Леонардо: — Помнишь, что я сказал тебе, когда убил моего сына? — И на миг замолчал, словно прислушиваясь к отдаленным голосам ангелов… или джиннов. — Но я убил двоих своих сыновей. — Он взял в руки сосуд, заглянул в мертвые глаза Зейналя. — Теперь твоя очередь увидеть.
Уссун Кассано оглянулся на Леонардо, нетерпеливым взглядом требуя ответа.
— Я не могу вспомнить, повелитель, — сказал Леонардо.
— Тогда обшарь свой собор памяти и не лги мне.
— Прежде чем вынести Унгермамета из погребального шатра, ты сказал: «Последнее унижение».
— Теперь понимаешь?
Ответить на это было нечего. Леонардо опустился на колени перед Уссуном Кассано, потому что невежливо было возвышаться над царем.
— Я ошибался, очень ошибался, но теперь… теперь я опять скажу тебе: это будет последнее, самое последнее унижение… для меня.
— Что ты хочешь этим сказать, правитель миров? — обеспокоенно спросил Леонардо.
Он огляделся: в мечети они находились одни, совершенно одни, хотя кто-то вполне мог стоять — и наверняка стоял — снаружи у резного входа.
Уссун Кассано пропустил мимо ушей вопрос Леонардо.
— Итак, — сказал он, — мой единственный наперсник — неверный, которого я спас от убийства моего сына. Разве не так я поступил, маэстро?
— Да, великий царь. Именно так.
— Кому я отдал свой шатер.
— То была неслыханная щедрость, — сказал Леонардо.
— Я хочу, чтобы царем стал мой сын Калул. Он не станет скорбеть и плакать. Он будет сражаться. Войско пойдет за ним.
— Но ведь царь — ты.
— Теперь уже нет. Помнишь, я сказал тебе об этом, когда покидал лагерь.
— Ты сказал: «Через несколько часов или дней, может быть, но не сейчас».
— Вот видишь, — сказал Уссун Кассано, — ты все помнишь. Ты должен передать Калулу мою волю.
— Почему ты хочешь, чтобы это сделал именно я?
— Потому что я доверяю тебе. — И Уссун Кассано протянул Леонардо письмо, запечатанное царской печатью. Затем он извлек из ножен свой меч и положил его на пол. — Ты должен мне одну смерть. Отдай долг сейчас.
Леонардо резко встал и отступил на шаг.
— Я хочу быть погребенным вместе с сыном, но ничей взгляд не должен упасть на него. Он был моим любимцем, моей драгоценностью, моей радостью, мной самим… если только отец может настолько обладать сыном.
— Великий царь, я не могу сделать этого… и ты не можешь. Твоя дорога — месть. Воздай туркам за то, что они…
— Не смей спорить со мной, или окажешься на мечах.
— Я не убью тебя, — сказал Леонардо. — Я уплатил свой долг за то, что подвел тебя однажды.
Он повернулся и пошел прочь, каждое мгновение со страхом ожидая удара меча или стрелы за свое ослушание. Но вместо этого он услышал стонущий вздох и, обернувшись, увидел, что Уссун Кассано вонзил кинжал себе в пупок и пытается протянуть лезвие выше.
Какую-то долю секунды они смотрели друг на друга: Леонардо — потрясенный, Уссун Кассано — перекошенный от мучительной боли; а затем Леонардо не раздумывая бросился к царю, схватил меч, лежавший на молитвенном коврике, и, когда царь наклонился вперед, обезглавил его одним ударом. Внезапно он осознал, что молится, словно он, безбожник, мог отыскать Бога лишь в крови и битве.
Рядом с Леонардо возник сам Кайит-бей — он наблюдал из укрытия за всем происходившим.
— Теперь, маэстро, долг уплачен сполна. — С этими словами он взял у Леонардо письмо и вывел его из мечети. — Уссун Кассано был мертв еще до того, как ударил себя кинжалом, еще до того, как ты помог ему отправиться на небеса. Он любил тебя, как люблю и я.
И калиф все объяснил Леонардо, который был ему как сын… раб, владеющий привилегиями эмира.
