Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142
Генерал Жанен категорически потребовал остановить боевые действия, «грозил стереть с лица земли все русские войска от Иркутска до Владивостока. Кричал, стучал кулаками и говорил, что в его распоряжении 80000 чехов, которые в своем стремлении к морю сломят все на своем пути, и что им не страшны даже японские дивизии, стоящие на Д[альнем] Востоке». Последнее, пожалуй, звучит спорно, – потом стало известно, что генерал Сыровой распорядился «избегать всяких конфликтов с семеновцами, если они будут поддерживаться японскими войсками», но… японцы оказались, в общем, такими же «союзниками», как и все прочие, а их «четыре эшелона, следовавших в Иркутск, напугавшие и чехов, и русских, оказались почти с пустыми вагонами», как передавали друг другу иркутяне уже к вечеру 31 декабря.
Конечно, значительная доля вины в неудаче лежит на генерале Скипетрове, не выполнившем ясно сформулированных распоряжений Атамана – пробиться на выручку Колчаку или хотя бы настоять перед союзниками на беспрепятственном пропуске поезда Верховного Правителя в Забайкалье. На его стороне был азарт первых стычек, ярость оскорбленных в своих национальных чувствах «семеновцев», наконец, угроза подрыва тоннелей – фактор, с которым пришлось бы посчитаться даже самоуверенным чехам. Но при этом от Скипетрова требовались свойства характера, которыми он, очевидно, не обладал, – гражданское мужество, упорство и твердость; по-видимому, назначение в такую экспедицию именно этого генерала следует признать серьезной ошибкой Григория Михайловича. В то же время нельзя забывать и о роли остатков Российского Правительства – «троектории», которая на переговорах с союзными представителями проявила еще меньше воли и упорства.
«Дело не может продолжаться таким образом, войска Семенова абсолютно не способны защищать свое правительство… – обличал на этих переговорах французский генерал, сам сделавший все возможное именно для такого развития событий. – Они бы принесли гораздо больше пользы, если бы остались спокойно в Чите, здесь же они только мешают движению… Они не способны драться… они только и могут разрушать путь… Лучший способ… с этим прикончить [135], т. е. чтобы они ушли… вот уже четыре дня, как исправляют путь, потом портят его, опять исправляют, и вновь наблюдаются повреждения». В свою очередь, «троектория», устами Червен-Водали провозгласившая вечером 2 января: «У нас только одна цель: это остановить кровопролитие и хотя бы на сутки (за которые к мятежникам могли подойти подкрепления от красных партизан. – А.К.) отсрочить бой», – безвольно приняла главное условие, навязанное «союзниками»: в продолжение переговоров с Политцентром «никакие военные действия не должны быть предприняты ни правительственными войсками, ни войсками атамана Семенова (и ни слова о мятежниках! – А.К.)».
На переговорах же немедленно выяснилось, что требования «революционной демократии» сводятся, по существу, к капитуляции перед их войсками и… к отставке Верховного Правителя. Но «троектория» и сама, по собственной воле и еще до получения ультиматума, днем 2 января заявила о намерении предложить адмиралу «всецело передать свою власть генералу Деникину»; при любезном содействии Сырового, предоставившего чешский прямой провод, телеграмма об этом была отправлена в Нижнеудинск Колчаку.
«Положение в Иркутске после упорных боев гарнизона и забайкальских частей против повстанцев заставляет нас в согласии с командованием решиться на отход на восток, выговаривая через посредство союзного командования охрану порядка и безопасности города и перевода на восток антибольшевистского центра, государственных ценностей и тех из войсковых частей, которые этого пожелают, – говорилось в телеграмме. – Непременным условием вынужденных переговоров об отступлении является ваше отречение, так как дальнейшее существование в Сибири возглавляемой вами российской власти невозможно. Совмин единогласно постановил настаивать на том, чтобы вы отказались от прав верховного правителя, передав их генералу Деникину, и указ об этом передали через чехоштаб предсовмину для распубликования. Это даст возможность согласить идею единой всероссийской власти, охранить государственные ценности и предупредить эксцессы и кровопролитие, которые создадут анархию и ускорят торжество большевизма на всей территории. Настаиваем на издании вами этого акта, обеспечивающего от окончательной гибели русское дело…»
В действительности «русское дело» было окончательно подорвано, если не погублено, именно такими заявлениями. Пойдя фактически на переворот (министры «решили, [что] если Колчак не ответит на сделанное предложение, то правительство объявит себя верховной властью»), «троектория» могла после этого сколько угодно обсуждать, будет ли Политцентр считать себя «всероссийской» или автономно-сибирской властью и может ли Совет министров «передавать» ему полномочия или лишь самоликвидироваться, – главный эффект был уже достигнут: остатки подлинной власти в Иркутске исчезли.
Таким образом, даже если считать, что адмирал Колчак в те дни был надломлен роковыми неудачами, постигшей Армию катастрофой, унижениями, которые приходилось переносить от недавних союзников, – капитулянтскую позицию занял все же не он, а его министры; не оправдывает их и давление со стороны союзных представителей, считавших необходимым уход Колчака с политической сцены. Существует свидетельство, согласно которому Жанен вскоре рассказывал, будто «предлагал Верховному правителю полную гарантию личной безопасности при проезде через Иркутск при непременном условии, что Колчак проследует как простой смертный»; кроме того, он якобы имел сведения о намерении адмирала отречься по прибытии в Верхнеудинск, но не доверял его слову.
Верхнеудинск (передовой пункт свободной территории, контролируемой Семеновым, а не иностранцами) фигурирует и в еще одних французских мемуарах. Рассказывается, будто генерал Дитерихс говорил: «Расстрел Колчака справедлив, это надо было бы сделать, если бы он мог прибыть в Верхнеудинск». Фраза была опубликована как во французской, так и в русской эмигрантской литературе, но Дитерихс никак не прокомментировал и не опроверг ее, – и кажется, что отставка полностью лишила генерала душевного равновесия. Вряд ли в лучшем состоянии был и Жанен, с неудовольствием писавший в дневнике о своих коллегах – иностранных дипломатах: «Они не смогли даже добиться у него (Колчака. – А.К.) отречения в такой форме, которой можно было бы поверить…» Но было ли вообще «отречение»… отречением?
По утверждению В.Н.Пепеляева, адмирал прямо «выдвигал вопрос отречения в пользу Деникина» еще в начале декабря 1919 года. До этого проблема преемственности государственной власти оставалась нерешенной, и даже в тяжелые ноябрьские дни Верховный Правитель пошел лишь на «предоставление ген[ералу] Деникину всей полноты власти на занятой им территории» и – звучащее как завещание – изъявление «полной уверенности», «что я никогда не разойдусь с ним в основаниях нашей общей работы по возрождению России». Советский историк, правда, утверждает, что «15 декабря был издан указ о назначении генерала Деникина преемником верховной власти», – возможно, основываясь при этом на беглом упоминании в книге бывшего Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России: «… Актом от 2 декабря 1919 г. [136]предрешалась и “передача верховной всероссийской власти ген[ералу] Деникину”», но это указание остается слишком неопределенным.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142
