На случай, если письмо дойдет до тебя после моей смерти, прилагаю к нему сведения, какие успел добыть.
Если что-нибудь…
Здесь письмо обрывалось.
Луций отложил свиток. Разоблачение Аполлония не смутило его; он знал, что Учитель – мастер иллюзий, и гордился возможностью услужить ему в любом качестве, со своего ведома или нет. Но известие о Корнелии и ребенке поразило его как молнией. В ретроспективе причина ее ухода в Альба-Лонгу представилась до боли очевидной. Как он не догадался о беременности? Почему Корнелия не сказала?
Он понял наконец, что означало ее беззвучное «прости меня» перед спуском в гробницу. Она говорила о ребенке.
Любовь к Корнелии – чувство, которое он так старался похоронить заодно с остальным мертвым прошлым, – вдруг всколыхнулась и затопила его целиком. Известие о сыне в мгновение ока изменило мироощущение.
Луций исполнился решимости найти ребенка, чего бы это ни стоило и сколько бы ни заняло времени.
100 год от Р. Х.
– Увидев, что казна пуста, Веспасиан разграбил Иерусалим и наполнил ее заново, – говорил Траян. – Для нас же очевидным решением является завоевание Дакии. В Сармизегетузе можно взять богатейшие трофеи. Представьте, что я построю благодаря всему этому золоту!
Император проводил домашнее совещание в приемной Дома народа из тех, что поскромнее. На подиуме он восседал один. Плотина и Адриан расположились в собственных креслах по бокам от возвышения. Женившись на внучатой племяннице Траяна Сабине, Адриан стал ему не только племянником, но и зятем, и Траян часто привлекал родича к обсуждению государственных дел. Участие же Плотины во всех важных дискуссиях подразумевалось само собой.
– О золотых копях Дакии и сокровищах царя Децебала ходят легенды, – согласился Адриан.
Он говорил медленно и вдумчиво, но не из осторожности, а стараясь избавиться от провинциального акцента, который годом раньше проявлялся у него даже сильнее, чем у Трая на. До слуха юноши не раз долетали издевки старых придворных, которые потешались над испанским выговором императо ра. Траяну не было дела до насмешников, но Адриан вознамерился овладеть латынью не хуже коренного римлянина и брал уроки.
Обсуждали казну и способы ее пополнения. Налоги не пользовались популярностью. Предпочтение отдавали захватам – на протяжении всей долгой истории Рима, как напомнила Плотина.
– Великие полководцы республики разрушили Карфаген, покорили Испанию и Грецию. Божественный Юлий завоевал Галлию; золото и рабы, которых он приобрел, сделали его богатейшим человеком в истории и помогли стать единоличным правителем империи. Божественный Август захватил Египет, изобильнейшее и старейшее в мире царство. Веспасиан опустошил Иерусалим и привез достаточно золота и рабов, чтобы построить амфитеатр. Если взглянуть на карту, – императрица простерла руку к настенному рисунку, – что в мире осталось ценного, кроме Дакии?
– Или Парфии, – заметил Траян, потирая подбородок и глядя на огромную империю, господствующую в дальней восточной части карты.
– Конечно, существует и риск, – сказал Адриан. – Поработить германцев не сумел даже Божественный Август. И никакому римлянину пока не удалось взять Парфию – она чересчур обширна и сильна. Дакия кажется подходящей, но и с нею сопряжена опасность. Домициан прикладывал все усилия к победе над царем Децебалом и всякий раз терпел поражение.
– Потому что Домициан был военным гением только в собственном воображении, – парировала Плотина.
Адриан кивнул:
– Разумеется, Цезарь куда лучший стратег, чем Домициан, но разве он не лучший и дипломат? Быть может, разумнее не нападать на царя Децебала в лоб, а перетянуть на нашу сторо ну его соседей и союзников, применив искусство управления для изоляции даков, и только потом схватиться с ними напрямую.
– Чем меньше римляне прольют крови, тем лучше, – согласилась Плотина. – Не забывайте о судьбе римских солдат, которых даки берут в плен. Их передают тамошним женщинам, и пытки, которым подвергают несчастных, совершенно кошмарны. Если даков легче покорить дипломатией, тем лучше.
– А заодно подослать людей, чтобы вмешались в их религиозные обряды, – предложил Адриан.
– Какая в том польза? – удивился Траян.
– Самая важная дакийская религиозная церемония проводится раз в пять лет. В жертву их богу Залмоксису приносят юношу.
– Впервые слышу о таком боге, – призналась Плотина.
– Как и большинство людей за пределами Дакии, – кивнул Адриан. – Залмоксис когда-то был человеком, дакийским рабом, а в дальнейшем – учеником греческого философа Пифагора. Когда Пифагор даровал ему волю, Залмоксис вернулся в Дакию, где сам стал целителем и вероучителем. Он умер, но воскрес и, перед тем как перенестись наконец в другой мир, оставил дакам учение о бессмертии души.
– А что, разве христиане не поклоняются человеку, который стал богом? – спросил Траян. – Или у них бог стал человеком?
– Между двумя религиями есть сходство, – признал Адриан, – но почитание Залмоксиса намного древнее. Важнейший обряд проводится раз в пять лет в пещере, что в священной горе Когайонон, где Залмоксис провел в отшельничестве три года. Избранного юношу бросают на острия трех копий. Его задача – умереть и доставить в мир иной просьбы даков к Залмоксису. Однако иногда юноша не умирает. В таком случае гонец признается недостойным и выбирается новый, но знамение крайне дурное.
– Когда состоится следующая церемония? – спросил Траян.
– По сообщениям наших лазутчиков, всего через несколько месяцев. Вот я и задумался, Цезарь: нельзя ли римским агентам в Дакии как-нибудь нарушить церемонию и тем посеять среди даков сомнения и разброд?
Траян от души рассмеялся и хлопнул себя по колену:
– Маленький Грек! Только ты и сумел разобраться в чужой тарабарщине, да еще и придумать, как обернуть ее к нашей выгоде! Возможно, твое бесконечное обучение окажется полезнее, чем я думал. Отличная мысль! Решительно согласен: поручи нашим людям в Дакии внести в обряд хаос.
– А если лазутчиков разоблачат? – подала голос Плотина.
– Мы отречемся от всякого участия. Децебал решит, что каверзу подстроили враги из его собственных придворных.
– А дакийские женщины между тем заездят наших несчастных посланцев, – произнесла Плотина.
– Такие люди знают, на что идут за щедрое вознаграждение, которое я им плачу, – сказал Траян. – Кстати, разговоры о Залмоксисе напомнили мне о христианах. – Он подал знак секретарю, и тот принес свиток. – Провинциальный губернатор попросил у меня официальных указаний, что делать с последователями Христа. Отказ платить дань уважения имперскому культу и вообще почитать каких бы то ни было богов превращает их в угрозу для общества.
– Но их же очень мало? – недоуменно вопросила Плотина.
– Один мой советник отводит на их долю пять процентов населения.
