Плавься, железо, ломайтесь, камни,
Путь на свободу себе проложу.
Вот уже чую, подул свежий ветер,
Навстречу свету вперед иду.
Расплавлю железо, врежусь в породу,
Проложу себе новый туннель.
С глаз долой, темногорская плесень,
Вперед идет темногорский червь!
Чтобы не растерять последних из своих стойких читателей, у которых хватило мужества и терпения дойти до этого места, следующие 74 строфы я опущу. Замоним же выслушал от меня все стихотворение, прочитанное без единой запинки от начала и до последней строфы:
Раз — направо, два — налево,
Только так не собьешься с пути.
Только так найдешь ты дорогу,
Сам удивишься, как просто найти.
— Мог бы читать и с бо́льшим выражением, — посетовал замоним. — Хотя все правильно, ни одной ошибки. Следующий вопрос, предмет — граландская демонология. Кто такие нижнезамонианские бесенята и сколько их помещается на кончике булавки?
Отлично! Вот уже сотни лет этот вопрос является ключевым вопросом граландской демонологии, а точнее, основой ее основ. Во-первых, само существование нижнезамонианских бесенят считается недоказанным. А во-вторых, если даже предположить, что они все-таки существуют, размеры их должны быть настолько малы, что их совершенно невозможно измерить.
Во всяком случае, так полагал замоним. Только он не знал (получается, он тоже знал далеко не все), что я и мой друг Кверт Цуиопю именно этой теме посвятили в Ночной школе не один час острейших дискуссий и изучили ее вдоль и поперек. Позаимствовав на время из «Хранилища недоработанных патентов» Филинчика его супермелкий микроскоп, мы провели самые дотошные исследования в этой демонологической области и, к удивлению своему, обнаружили, что нижнезамонианские бесенята существуют на самом деле, мало того, они окружают нас повсюду и в неимоверном количестве. Они роились в любой трещине стен Темных гор, кишмя кишели в волосах Фреды и, самое поразительное, действительно обожали сидеть на кончике булавки. С помощью микроскопа Филинчика, представлявшего собой сложнейшую систему различных линз, нам удалось изучить повадки этих эльфоподобных существ, в результате чего мы сделали ошеломляющий вывод, что… Хотя это уже не относится к заданному вопросу.
Главное, нам хоть и с великим трудом, но все же удалось сосчитать, сколько всего бесенят помещается на кончике булавки. Это было невероятно сложно, потому что они постоянно толкались и менялись местами. Но Кверт все же вывел формулу, которая позволяла, учитывая плотность голов бесенят на один квадратный микромиллиметр площади кончика булавки, вычислить точное их количество.
— 7 845 689 654 324 567 008 472 373 289 567 827,9, — ответил я.
— Браво, браво, — изумленно проговорил замоним. — Я сам решал эту задачу чисто теоретически, силой мысли, но даже мне не удалось вычислить это число с точностью до десятых долей.
— Дело в том, что каждый бесененок может разделяться на десять еще более мелких, — сообщил я замониму.
— Ах вот оно что! Интересно. А теперь мой пятый вопрос. Предмет — тяжелофизика Филинчика. Что представляет собой Филинчикова семитантная теория?
— Филинчикова семитантная теория основана на том, что постичь универсум можно только с помощью числа «семь», при условии, что у вас семь мозгов. Существует всего семь элементов: огонь, вода, земля, воздух, перпем, замоним и одомашненная тьма. Сам универсум состоит из семи регионов: северного, южного, западного, восточного, прежнего, будущего и настоящего. Все эти регионы делятся на семь элементов: если взять астральную массу отдельных элементов и разделить ее на общую семитантную массу всех имеющихся в семи регионах планет и звезд, то получится число, состоящее из множества семерок. Мозгу идеета знакомы всего семь чувств: тяга к знанию, тяга к тьме, тяга к исследованию, тяга к наставничеству, бесстрашие, голод и жажда. Если сложить частоты колебаний ауры, вызванных воздействием всех этих чувств на аурокардиограмму Филинчика, и полученную сумму разделить на число со множеством семерок, то в результате получится снова цифра «семь».
— Правильно. Шестой вопрос. Предмет — идеетская филофизика.
Ого! Идеетская филофизика! Конечно, не самый сложный предмет универсума, но и любимой моей дисциплиной его тоже не назовешь. Эта странная смесь философии и физики явно предназначена не для тех, у кого всего один мозг.
— Что есть знание?
— Знание — тьма! — выпалил я.
Надо же! Это единственный постулат, сохранившийся у меня в голове со времен изучения филофизики в Ночной школе. Видимо, Филинчик все-таки не зря без конца его повторял.
— Так-так, неплохо. Похоже, Филинчик всему тебя научил. Тогда ответить на следующий вопрос тебе, наверное, не составит большого труда. Седьмой вопрос. Предмет — пространственные дыры. Что такое… серодород?
Хм. Серодород? Я знал, как он пахнет. Мне было также известно, что он является верным признаком наличия поблизости пространственной дыры. Но я не знал, что это такое.
— Я не знаю, — честно признался я.
— Подумай, сосредоточься! — потребовал Цилле. — Ты же все знаешь.
«Лексикон»? Что такое серодород?
Нет ответа.
Ну пожалуйста, «Лексикон»…
Нет ответа.
Серодородсеродородсеродород?
Ничего. Как всегда, когда позарез нужна его помощь.
— Не расстраивайся, мой мальчик, — проговорил замоним. — Я бы все равно приказал бросить вас за борт. У меня нет сердца. У меня нет души. И совести у меня меньше, чем у пещерного тролля.
— Как бы не так! — буркнул тролль себе под нос, но я все равно услышал.
— Скажи, зачем мне выполнять какие-то глупые, сентиментальные обещания, когда они не приносят мне пользы? Неужели ты думал, что я могу вот так запросто разбрасываться кораблями? Как ты наивен!
После всего этого я не мог не подумать, что замоним самое отвратительное существо, какое только когда-либо встречалось мне в Замонии в моих и без того в высшей степени богатых отвратительными существами жизнях.
— Спасибо, — сказал замоним. — Очень трогательная прощальная речь. Тащите их на палубу! Приговор обжалованию не подлежит.
Удивительно было видеть палубу «Молоха» без привычных облаков чада и дыма. Замоним приказал остановить все машины и построить команду на палубе. При хорошей видимости, на глазах у всей команды должен был произойти акт показательной казни. Два йети принесли и установили колонну с замонимом. Хор исполнил национальный гимн Замонии, в котором слово «Замония» было заменено на «замоним» и явствовали другие смысловые корректировки.
