Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 160
– Царевичу. То, что обещал мне, желая обмануть, презренный хан, Казань совершила своей волей.
– Тебе присягнула Казань? Теперь?
– Теперь. Казань. Знаменитый воевода вельский воспротивился народной воле, и его сбросили с башни. Казань моя. Казань объявила столицей России Калугу… Не все потеряно, Марина Юрьевна. С нами Псков, Великие Луки, Ям, Ивангород, Копорье, Орешек… Разрешайся, милая, спокойно, Россия на Западе и на Востоке возрадуется нашему царственному младенцу.
Марина Юрьевна взяла со стола крест, подняла на Вора. – Молю Господом! Освободи князя Урусова. Нам недоставало, чтоб татары подняли мятеж.
Вор подошел ближе, наклонился, поцеловал жену в живот.
– Я исполню твою волю. Я сам ищу случая, чтоб ссора кончилась красивым, прочным миром.
Удача, удалившаяся от Вора, совершила круг и возвратилась.
В Мещевске появился польский отряд пана Чаплинского.
С Бутурлиным и Михневым Вор посетил темницу князя Урусова. Князь лежал на соломе.
– Полдень, а ты почиваешь, – сказал Вор.
Урусов молчал. Вор снял с пояса свою саблю и вложил в руки князя.
– Пришли враги, ступай убей их.
Урусов молча поклонился государю.
Отряд братьев Урусовых сразился с отрядом Чаплинского в заснеженном поле. Гусары были тяжелы, кони вязли в снегу. Татары налетали и отступали, по-волчьи растерзав отряд. Раненого Чаплинского привезли в Калугу. Вор ликовал.
– Вот моя первая ласточка Сигизмунду.
97
На пиру в честь героев царь жаловал братьев Урусовых чашами, подарил им по лисьей шубе, поцеловал в губы и Урак-мурзу и Зорбек-мурзу.
– Поедемте завтра на охоту! – предложил он своим героям.
– На зайцев? – спросил Урак-мурза.
– На зайцев.
Утром, еще не протрезвев от вчерашнего возлияния, царь и впрямь отправился на охоту, взяв с собой всю татарскую дворцовую охрану – триста ногайцев. Выказывал доверие.
В санях Вора были меды и водка. На ходу подзывал к своим саням охранников, потчевал сладким и горьким из своих рук.
– Тиамат! – выкрикивал Вор. – Аграт Бат-Махлат, Наама! Бен-Темальон, Руах Церада… Эй, Урусов! Уракмурза! Ты хоть знаешь, кто перед тобою? Адам Кадмон! Не знаешь такого? Вы все – тьма. Ничто! Скажи мне, какое число нынче?
– Одиннадцатое декабря, ваше величество.
– Одиннадцатое… Один и один. Одиннадцать – это число возмущения, Урак-мурза, князь Урусов. Слепая сила Агриппы. Это борьба с законом, это грех. Вот что такое число одиннадцать. А потому пускайте зайцев.
Зайцев, приготовленных для охоты, везли в клетках. Их пускали у самых саней Вора.
Собаки разрывали зайцев на куски, Вор пил водку и смеялся.
Вдруг он поднял глаза и встретился с глазами Урусова.
– Конец тебе, – сказал Урусов.
Резко согнувшись в седле, ударил саблей, целя по шее.
Вор изумился, увернулся, сабля прорубила ворот шубы и ранила плечо.
– Дерьмо! – крикнул Вор. – Дерь… – Но тут свистнула сабелька Зорбек-мурзы, и голова, запнувшись на полуслове, слетела с плеч и упала Вору в ноги. Татары накинулись на русских слуг, рубили, раздевали, выпрягали лошадей.
И один только приотставший от дурной этой охоты шут Кошелев успел ускакать в Калугу.
Марина Юрьевна парила ноги.
Быстро вошла Казановская.
– Ваше величество, несчастье…
– Его? Совсем?
– Совсем.
То ли черное полотнище, то ли крылья летучих мышей хлестали Марину Юрьевну по лицу. Она бросилась вон из замка, босая, с непокрытой головой, в расстегнутом халате. Она кричала неведомое ей слово:
– Гхимель! – и рвала волосы.
Выхватила у подбежавшего к ней казака нож, ударила себе в грудь.
Ее отнесли в покои. Промыли рану, которая оказалась неглубокой.
Привезли тело Вора. Гроб поставили в соборе.
Марина Юрьевна очнулась, попросила, чтоб ее одели. Она пришла в храм, постояла у гроба, глядя на голову.
Вдруг побежала, схватила факел, кричала на людей, тыча в них пламенем:
– Убейте татар! Убейте всех! Что вы стоите? Я, царица ваша, поругана! – Она рвала на себе одежду, рвала волосы, совала вырванные пряди в руки перепуганных калужан. – Вот все, что могу дать, – убейте! Отомстите!
Ее перехватили, увели.
Но резня началась. Казаки Заруцкого врывались в дома, где жили татары, убивали старых и малых. Горожане, пораженные кровавым поветрием, кинулись резать поляков. Один Шаховской не потерял головы. Вывел солдат на улицы города, усмирял озверевших людей.
Утром в городе власть была у Трубецкого. Возле покоев Марины Юрьевны поставили стражу.
Ночью воровские бояре имели совет. Решили присягнуть королевичу Владиславу. Казаки и Заруцкий объявили себя сторонниками Марины Юрьевны. До стычек дело не дошло, потому что к городу подходил Сапега. Ворота ему не открыли, но Калуга признала над собой власть королевича.
В последний декабрьский день к Сапеге пришел крестьянин, принес свечу от Марины Юрьевны. Воск растопили и нашли письмо.
«Ваша милость, ясновельможный пан! – кричали скорые, острые, как ножи, буквы. – Освободите! Освободите, ради бога! Мне осталось жить всего две недели! Вы пользуетесь доброй славой: сделайте и это. Спасите меня, спасите! Бог будет Вам вечной наградой».
Сапега не ответил на письмо. Ушел к Перемышлю.
98
Марине Юрьевне открылось во сне: умрет в родах.
Она не желала жизни. Не хотела думать о младенце.
Шляхтянка, жительница роскошных палат, царица величайшей страны, осыпанная драгоценностями.
Таборная царица. Царица Калужская…
Вдруг она поняла, что у нее не было никого на белом свете ближе Вора, который упокоился под плитами собора…
Отец и мать отступились от нее, она отступилась от них… Польша ей ненавистна, а сама она ненавистна России. Проклята татарами, проклята русскими. Множество раз, множеством голосов. И ни один голос во всем мире не заступится за нее.
Она ошиблась. Она услышала этот голос. Тоненький, вздрагивающий, как паутинка на ветру, голос ее дитяти…
– Кто? – спросила она, погружаясь в сон.
– Царевич, – ответили ей.
– Иван, – сказала она твердо. – Пусть будет в деда.
И не ужаснулась лжи, слетевшей с ее губ на головку единственного родного ей человечка.
Бесстыдная молва нарекла невинного младенца Воренком.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 160
