Однако дойти я не успел. Меня перехватили Пономарь и Плохиш.
— Что, сбежал от начальства? — понимающе толкнул меня в бок Плохиш. — Да оно и правильно. Че там делать, в натуре? Ни поесть, ни выпить, ни матом выругаться.
Очевидно, он не знал худшего наказания, чем эти. В отличие от него, Пономарь явно страдал оттого, что его не позвали за губернаторский стол, низведя тем самым до ранга Плохиша и прочих. Он бросал неприязненные взгляды на Виктора и Храповицкого и пребывал в скверном настроении.
— Да просто скажи, что Андрей с Лисецким друг друга не выносят, — возразил он Плохишу. — Брось ты с ним цапаться, Андрей! Что ты героя из себя строишь? Он — губернатор. А ты кто? Раздавит и не заметит. Все равно ты ничего этим не добьешься! А проблем себе наживешь. Я тебе как друг говорю.
Я знал, что он был прав во всем, кроме того, что он не был мне настолько близким другом, чтобы давать подобные рекомендации. Я десять раз обещал себе не задирать Лисецкого и столько же раз нарушал обещание. Скверно, что это уже замечали посторонние.
— Когда ты с Бабаем чуть не подрался, ты моего товарищеского совета не спрашивал, — дипломатично улыбнулся я.
При этом неприятном для него воспоминании Пономарь поморщился.
— Всем им головы оторвут рано или поздно, — мрачно процедил он. — Бандиты, мать их. Братва-ботва...
— А ты че? С Бабаем зарубился, что ли? — удивился Плохиш. — Чего не поделили?
— Да так, — неопределенно промямлил Пономарь. — Побазарили маленько.
— Ты, кстати, что думаешь насчет генерала? — спросил он меня, резко меняя тему. — Для чего он этот концерт в перерыве устроил?
Мне показалось, что вопрос Пономарь задал неспроста. В эту минуту он был раздражен на нас и бессознательно хотел уколоть. Пономарь поддерживал с генералом приятельские отношения. Возможно, он что-то знал или догадывался. А поскольку у меня не было окончательного мнения по поводу визита Лихачева, я решил его раззадорить и заставить проболтаться.
— Да тут все ясно, — пожал я плечами с деланной беспечностью. — У Лихачева был последний шанс уладить с нами этот конфликт. Он надеялся помириться. А Володя слишком жестко повел разговор, унизил его у всех на глазах... Тот и взбрыкнул в последнюю минуту.
Я не верил ни одному слову из тех, что говорил. Но Пономарь попался на удочку.
— Ну да! — саркастически хмыкнул он. — Помириться! Как бы не так!
— Да пьяный просто был, — встрял Плохиш. — И Володя тоже пьяный. Мы же все как напоремся, сразу куролесить начинаем.
— А Сырцова тоже по пьянке рванули? — едко осведомился Пономарь.
— При чем тут Сырцов? — недоуменно уставился на него Плохиш.
— А при том, что ничего случайного не бывает, — авторитетно пояснил Пономарь. — Тут все одно к одному. А дальше еще смешнее будет! Я уже все понял. Не надо людей за лохов держать. Просекаешь тему?
— Ну, просекаю, — неуверенно протянул Плохиш.
— Я так думаю, что с генералом вы еще хлебнете, — пообещал мне Пономарь без всякого сочувствия. — Зря Вова с ним так. Тебя-то, может, и не коснется, ты там не при делах. А Вова-то точно наплачется.
Я подождал, не скажет ли он чего-нибудь еще. Но он, похоже, не собирался. Взяв бокал с вином, он отпил и снова посмотрел в сторону губернаторского стола. Я кивнул, показывая, что принял его слова к сведению, и двинулся дальше. И вновь не дошел. На сей раз меня остановил Величко. Схватив меня за локти, он дружески притянул к себе.
— Как дела-то? — осведомился он. — Совсем закрутился, поди, сегодня?
— Спасибо, хорошо, — ответил я, озадаченный неожиданной лаской. Прежде он никогда не проявлял интереса ни к моим делам, ни к моей скромной персоне. — Пока еще держусь.
Он быстро осмотрелся по сторонам, убедился, что нас никто не слушает, и поспешно зашептал, тесня меня животом:
— Я тут это... Деньги-то перевел. На следующий день... Ну, за ту дорогу, — прибавил он, видя, что я не понимаю. — Все до копеечки перечислил. Как обещал. Там кто-то намудрил из моих. А я крайним вышел. Ты там ребятам своим скажи, если что.
Тут до меня дошло. После случая в его кабинете он, вероятно, решил, что именно я являюсь вдохновителем и организатором учиненной над ним экзекуции. И что Бык действовал по моему непосредственному распоряжению.
— Обязательно передам, — пообещал я. — Надеюсь, такого не повторится.
— Не надо нам этого! — с готовностью замотал он головой. — Зачем? Ты лучше сам обращайся, если надо. Дорогу ко мне знаешь. По строительству или еще какие вопросы возникнут. Только без этих, ладно? Мы же нормальные люди. Сами до всего договоримся...
Признаюсь, я был приятно удивлен произошедшей в нем переменой. Я никогда прежде не думал, что вывешивание чиновников вниз головой из окон их собственных офисов является столь эффективным способом борьбы с бюрократической спесью.
4
Мне оставалась всего пара шагов до Дианы, болтавшей о чем-то с Настей, когда мне на плечо легла тяжелая рука Храповицкого. Я обернулся. Он стоял рядом, раскрасневшийся, хмельной и веселый. В его черных глазах плясали шальные азартные огоньки.
— Спасибо тебе за девочку, — на ухо проговорил он мне. — Вот это, я понимаю, подарок!
— За какую девочку? — оторопел я.
— Ну, за эту, — он стрельнул в Диану масленым взглядом. — Не думал, что ты запомнишь просьбу. Ценю. Пойду закадрю ее. Может, даже на сегодняшнюю ночь получится. Лучше, чем с проститутками мутиться.
Я даже остановился. К такому повороту событий я не был готов вовсе. Я совсем забыл про сцену в самолете и про его интерес к ней.
— Мне кажется, она не из таких, — пробормотал я сдавленно. — Во всяком случае, вряд ли она так сразу поведется.
Храповицкий даже прыснул.
— Что? — переспросил он. — Не поведется?
Он засмеялся, схватил меня за шею, сдавил ее локтем и прижал к груди.
— Ох, и дуралей же ты у меня, Андрюха! — приговаривал он, тиская меня. — Ох, и дуралей! Я тебя, может быть, за это больше всего люблю! За твой неугасимый инфантилизм! Это ведь другие полагают, что ты умный и что я тебя за это держу. А я-то знаю, что ты просто-напросто наивный дурень! Романтик! Кстати, я тебе вообще говорил когда-нибудь, что я тебя люблю? Нет? И не скажу. Даже не намекну. Хотя люблю тебя как младшего брата. А сам ты, балбес, никогда не догадаешься! Между прочим, тебе сколько лет уже, сынок?
— Да пусти ты, — отбиваясь, сердито проворчал я.
— Даже не мечтай! — смеялся Храповицкий. — У тебя ведь и жена была. И с телками ты, я слышал, пару раз в подъездах обжимался. Целовался, да? Честно, скажи, Андрюха, целовался с девчонками? А чего говорил? «Люблю» говорил, да? Ты ведь все, поди, о большой и страстной любви мечтаешь! Ведь признайся, мечтаешь, да?
