путем подкупа, – по его собственным словам, он «поставил “ва-банк” на одну карту». «От Бадмаева я узнал, – показывал Протопопов в Чр. Сл. Ком., – что Трепов предлагал Распутину 150 тыс. руб., чтобы очернить меня перед Царем и убрать. Я спросил Распутина… правда ли это? Он ответил: “Ну, что об этом говорить”. Я понял, что это была действительно правда». Версию Протопопова почти целиком подтвердил в воспоминаниях б. нач. канцелярии министра Двора Мосолов, пытавшийся выполнить деликатное поручение Трепова, с которым находился в родственных отношениях. С Распутиным Мосолов еще раньше вошел в сношения через посредство жены своего друга фл.-ад. кн. Мдивани440. К нему и обратился поэтому Трепов: «Как мне это ни противно и какие бы это ни могло иметь последствия для меня лично и для дела, я на это иду: так мне важно, чтобы отставка Протопопова была у меня на руках»441. Трепов просил передать Распутину, что обеспечивает его «житье в Петербурге с уплатой его расходов на квартиру и содержание домашнего хозяйства, с той охраной, которая ему нужна для его личной безопасности, и 200 тыс. руб. единовременно, если Протопопов будет уволен». За это Трепов требовал, чтобы Распутин «не вмешивался в назначение министров». Относительно духовенства, если Распутин «будет настаивать», Трепов обещался «в это не вмешиваться». Трепов не желал, чтобы Распутин к нему являлся, а «если что нужно», «мелкие претензии», то это будет делаться через Мосолова. Все сказанное посредник за очередной бутылкой мадеры на Гороховой передал «старцу». Не успел он договорить, как тот «побледнел. Глаза его стали злющими, почти совсем белыми, и сказал: “Здесь я, значит, не нужен… Ты думаешь, что мама и папа это позволят? Мне денег не нужно”. Посредник в первую минуту “опешил” и предпочел обратиться к спасительной влаге. “Выпили две бутылки”, но Распутин “не хмелел”. “Я все же довел его до того, – вспоминает Мосолов, – что он сказал, что пошлет телеграмму папе, попросив выслать Трепову подписанный указ. Но Распутин не захотел при мне ее написать. Я понял, что он напишет обратное”».
Миссия Мосолова потерпела фиаско, и с этих пор «старец» сделался рьяным противником Трепова. Царская переписка не отразила рассказанного эпизода, но едва ли приходится сомневаться, что он через «Аню» был доведен до сведения высших сфер. По словам Манасевича-Мануйлова, Распутин сам сказал об этом Царю. Бескорыстие, проявленное «Другом», лишь усилило его и так уже непререкаемый авторитет, подчеркнуло «лживость» Трепова и рикошетом окончательно реабилитировало Протопопова. При таких условиях не трудно было убедить Царя расстаться с премьером, выбранным им после ноябрьского думского «скандала», объектом которого был Штюрмер. 14 декабря, в тот же день, как получен был из Царского «строгий письменный выговор», который муж читал «с улыбкой», потому что с ним жена говорила, «как с ребенком», Ник. Ал. писал: «Противно иметь дело с человеком, которого не любишь и которому не доверяешь, как Треп. Но раньше всего надо найти ему преемника, а потом вытолкать его – после того, как он сделает грязную работу. Я подразумеваю – дать ему отставку, когда он закроет Думу. Пусть вся ответственность и все затруднения падут на его плечи, а не на плечи того, который займет его место».
Уход Трепова с правительственного небосклона был предрешен – одновременно вновь восходила и звезда Протопопова. 15 декабря А. Ф. писала: «Наш Друг говорит, что Калинин теперь должен выздороветь. Почему ты сделал его не М. В. Д., а Исп. Д. (моя мысль)?»442. Царь отвечал: «На днях приказал Воейк. телеграфировать Кал(инину) мое желание ему выздороветь. Да, я тоже нахожу, что хорошо его утвердить и сделать министром». Отставка Трепова психологически более сложна, чем она представлялась Родзянко в показаниях перед Чр. Сл. Ком. Припомним, он говорил: «У нас (т.е. у Думы) уже были отношения налажены, и через него, может быть, мы получили бы ответственное министерство, но так как об этом прослышали, то его сейчас же изгнали, и сел Протопопов». Эту налаженность до чрезвычайности, по обыкновению, увеличивала А. Ф. в переписке, но в той же степени преувеличил и Родзянко в показаниях. Не вникая в двойную политическую игру, которую вел Трепов и которая была довольно далека по существу от путей, ведших к «ответственному министерству» (проект, изложенный Царю, разгона оппозиционной Думы в новогодней сессии, проект назначения на место Протопопова мин. вн. д. Шаховского, которого Родзянко считал оплотом всех реакционных начинаний правительства), можно сказать, что своим компромиссом (двойственность его чутко угадывала А. Ф.), не сумел заполнить рва, отделявшего верховную власть от общества. Вне воли премьера было уже то, что разрыв лишь углублялся и начинал захватывать даже слои, совершенно чуждые оппозиционной Думе.
* * *
Центром общественного внимания делалось не только зловредное влияние Императрицы – «сумасшедшей немки», по выражению жены Родзянко, но и непригодность слабовольного Императора. «Неужели бабушка (т.е. Имп. M. Ф.) не приедет постараться чего-нибудь добиться, – пишет Родзянко своей сестре Юсуповой. – Он совсем забитый, ни на что не реагирует, а она и ее агент – тоже сумасшедший Пр. – губят всех нас» (письмо написано уже после убийства Распутина443). Как ни велико было влияние А. Ф. на мужа, все же далеко нельзя присоединиться к выводу английского посла, что «фактически» Россией управляла Алек. Фед. Опровержение этого утверждения можно легко найти в рассеянных выше данных. Вот еще одна характерная мелочь, свидетельствующая, что А. Ф. самостоятельно не выступала даже тогда, когда совет и согласие Царя могли иметь второстепенное значение: 15 декабря она, напр., запрашивает мужа: «Дубровин просит меня принять его – можно или нет?» Тезу Бьюкенена в литературе поддержал Керенский, причем с течением времени в его воспоминаниях усиливается квалификация роли, которую играла А. Ф. Если в своей «Re′volution» Керенский, повторяя только слова Бьюкенена, говорит, что Императрица фактически управляла Россией в последние месяцы монархии (для него это несомненно – «il est certain dans ce cas»), то в «Ve′rite′» эта гипербола444 доходит до утверждения, что А. Ф. в действительности была уже «Екатериной II», так как в силу секретного указа Царя была назначена скрытой (virtuellement) регентшей. Откуда почерпнул автор такие сведения? – в опубликованных до настоящего времени документальных данных нет и намека на нечто подобное, если не считать предположений, рождавшихся в «тайниках души» (о них см. ниже главу «Зеленые»). Политические взаимоотношения императорской четы определялись не только сильной и слабой волей, но
