Ознакомительная версия. Доступно 43 страниц из 215
поросят, которые сбрелись сюда, на щедрый приказной корм, со всей полузаброшенной деревни. Рядом с поросятами суетились куры с цыплятами и пара индеек. Позади избы был и хлев, где содержались несколько коров, снабжавшие приказных свежим молоком, и благодаря которым в приказе установился легкий, но неистребимый запах навоза. Поросята радостно сбежались к вошедшему во двор Матвею в ожидании подачки, однако тот, и не взглянув на попрошаек, зашел на крыльцо.
Внутри избы, в горнице, освещенной через маленькие оконца косыми солнечными лучами и пахшей яблоками, травами и солениями, как водится, царила скука, однако скука облеченная внешне в проявления торопливости и деловитости. Скрипели перья, подьячие сновали из угла в угол с бумагами и о чем-то озабоченно переговаривались. В середине сидел за большим столом товарищ воеводы, стольник Афанасий Ордин, который, нехотя оторвавшись от бумаг, сурово взглянул на вошедшего Артемонова.
– А, всего-то на час опоздал, Матвей Сергеич. По твоим меркам, как будто и ничего. Ты бы шел отдыхать, а то чего же мы, убогие, тебя от воинской царевой службы отвлекаем. А мы, холопи твои, своим убожеством сами свою государеву работу осилим.
– Бог в помощь, Афанасий Лаврентьевич, и я тебя рад видеть!
Суетливый и желчный Ордин имел такие же, и даже большие чем Матвей обязанности по строевой подготовке полка, однако вставал он задолго до рассвета и, успев еще поутру замучить до полусмерти вверенных ему ратников, принимался за то, что любил и ценил по-настоящему: за бумажную работу. Разговаривая с ним и съехидничать было нельзя, поскольку Ордин, находя неведомо где силы, выполнял в полтора раза больше бумажных дел, чем любой его подчиненный.
Рядом с ним сидел подъячий Григорий Котов, на рыжеватой разбойничьей образине которого в данную минуту висела маска смиренного трудолюбия. Он, что было для него совершенно несвойственно, был молчалив и погружен в бумаги, отродясь его не занимавшие, и на приветствие Артемонова ответил лишь смиренным кивком. Поведение подъячего было настолько подозрительным, что можно было не сомневаться, что он сегодня уже успел основательно отличиться в дурном смысле, что с Котовым случалось почти каждый день, причем грех его, по-видимому, не был еще выявлен: будучи обвинен в чем бы то ни было, Григорий становился задирист, и спорил с обвинителями до драки. Впрочем, Ордин, с головой погруженный в работу, не замечал странного состояния своего помощника. Котова, несмотря на его лень и скверный характер, Ордин держал при себе за его ум и хитрость, а главное – за совершенно исключительную память. Если обычному приказному работнику, чтобы выяснить, каким именно шрифтом писать послание бурмистру какого-нибудь литовского местечка, и какими именно словами его начинать, пришлось бы несколько часов рыться в толстых и пыльных книгах, то Котов выдавал подобные важные сведения ни на миг не задумываясь, и всегда чрезвычайно точно. Из дальнего угла избы за Артемоновым следовал внимательный взгляд дьяка Ларионова, который по званию был в приказе одним из младших, однако всем была известна его принадлежность к Тайному приказу, и роль царских глаз, неустанно надзирающих за жизнью полка.
Матвей прошел за свое место, и с тоской взглянул на кучу отписок, памятей, сказок, росписей, челобитных, а также различных книг, которыми был завален стол. Совсем бы не майорское дело было ими заниматься, однако приказ под началом Ордина работал над набором и снабжением новых рейтарских полков, создававшихся для отправки на подмогу уже действующим войскам. Помимо своей изначальной трудности, дело это осложнялось постоянными неожиданными и странными происшествиями, срывавшими или затруднявшими работу стольника и его помощников, которые почти не сомневались, что некая тайная и могущественная сила напрямую мешает им.
– Веришь ли, Матвей, опять три подводы с фуражом куда-то делись. Из Кручиничей выехали, в Плоскиничи, по всем бумагам, прибыли, а из тамошней шквадроны полка фон Визена челобитные шлют: погибаем, мол, без конских кормов, лошадей в лесу травой кормим. Не дай, государь, в конечное разорение прийти и безлошадными стать. Некоторые, говорят, и по домам разъехались, пока не проверял. Это что еще. Вот отряд дворян и детей боярских из Волочка получил грамоту, что им вместо нашего расположения нужно прийти гетману Пацу прямо в руки – ну то не напрямую, конечно, было писано – а туда они, страдники, и направились. Половину перебили, а половина в плену. Прямо руки опускаются. Ладно, пойду донесения посмотрю. Гришка, все ли донесения вчерашние собрал?
– А как же, Афанасий Лаврентьевич, лежат прямо стопочкой.
– Стопочкой… Пойду, погляжу.
Вместо опрятной стопочки донесений, стольник увидел на соседней лавке безобразный ворох топорщащихся в разные стороны бумаг всех размеров и самого разного содержания.
– Господи… Так, это той недели, это позавчерашние… Это стрельцовые смотры. Гришка, черт рыжий, где новые донесения?!
– Там они, Афанасий Лаврентич, ближе к низу вроде.
– Станешь ты-то у меня ближе к низу, трутень!
Стараясь вытащить подходящие по виду бумаги снизу кипы, Ордин развалил все бумажное сооружение, которое, под беспощадную ругань стольника, начало расползаться и разлетаться в разные стороны. Младшие подъячие услужливо кинулись собирать бумаги, но только попали под горячую руку Ордина.
– Ну, сатанин угодник, разделаюсь же я с тобой наконец!
Афанасий Лаврентьевич кинулся к Котову, который с оскорбленным видом быстро выскочил из-за стола и стал отступать к входной двери.
– Вон отсюда! – кричал Ордин – Сегодня же грамоту напишу, чтобы быть тебе в солдатах, а не в подьячих! А прежде того, пусть кнутом тебя, страдника, выдерут хорошенько!
Подобные сцены происходили в приказной избе иногда не по одному разу в день, и заканчивались всегда почти одинаково. Ордин успокаивался, и со строгим и сосредоточенным видом погружался в бумаги. Котов возвращался, как ни в чем не бывало, и проходил за свой стол мимо Афанасия, то ли делавшего вид, то ли, и правда, не замечавшего возвращения подъячего. Через некоторое время Ордин спрашивал что-нибудь у Котова, например:
– Гришка! Для солдатского смотренного списка какую бумагу брать: против рейтарской, или поменее?
– Знать не знаю, Афанасий Лаврентьевич.
– Ну, узнаешь же ты у меня кнут и службу солдатскую.
– Вроде бы такую же.
– А травами на первом листе писать?
– Если только мелкими.
– Ну, хоть мелкими.
После этого изба опять надолго погружалась в унылую тишину, разбавить которую могло только появление какого-нибудь рейтарского офицера, пришедшего пожаловаться на перебои с кормом или неявку рядовых.
Но в этот день приказную скуку нарушило совсем необычное происшествие. Сначала издалека, а потом все ближе и ближе послышались звуки рожков, флейт и барабанов, свист и топот большого отряда всадников, который, под неумолкающую музыку, вскоре остановился возле
Ознакомительная версия. Доступно 43 страниц из 215
