— Вы пугаете меня… ради Бога, скажите мне, в чем дело.
Ужасный взгляд Филипа снова остановился на кресле, и зубы его застучали.
— Великий Боже! — прохрипел он. — Оно приближается…
Издав сдавленный крик, он упал ничком, почти лишившись чувств. Необходимость действовать привела Анжелу в себя. Схватив кувшин, она плеснула немного воды в лицо отцу. Он пришел в себя почти мгновенно.
— Где я? — пролепетал он. — Ах! Я помню, мне было не совсем хорошо… Не беспокойся об этом… Что ты здесь делаешь в такое время? Передай мне бутылку, — и он залпом выпил почти полстакана бренди. — Ну вот, я так и знал: у меня просто был сильный приступ несварения желудка, вот и все. Спокойной ночи.
Анжела ушла, не сказав ни слова. Теперь она поняла, что имел в виду ее отец, когда сказал, что он «проклят», но не могла не задаться вопросом, не имеет ли какое-то отношение к его «несварению желудка» бренди…
На следующий день Анжелу навестил доктор Уильямсон. Анжелу немного удивляло, что он приезжал чаще, чем это было необходимо — кажется, он с удовольствием посещал бы ее бесплатно круглый год. Впрочем, врач не часто получает возможность наблюдать за такими пациентами.
— Вы сегодня не очень хорошо выглядите, Анжела, — сказал он.
— Вы правы, — ответила она с легкой улыбкой, — прошлой ночью мне снились дурные сны.
— Ах! Я так и думал. Вы должны стараться избегать подобных вещей; у вас и так слишком богатое воображение.
— От своих грез не убежишь. Убийство выходит наружу во сне.
— Эээ… у меня есть для вас сообщение.
— От кого же?
— От леди Беллами. Вы знаете, что она парализована?
— Да.
— Она хочет, чтобы вы навестили ее. Вы приедете?
Анжела немного подумала и ответила:
— Да, думаю — да.
— Что ж, вы должны быть готовы к несколько… тяжелому разговору — если она вообще заговорит. Очень вероятно, что она будет умолять вас достать для нее яд, чтобы она могла покончить с собой. Я был вынужден принять строжайшие меры предосторожности, чтобы не дать ей такой возможности. Я не очень чувствителен, но раз или два она буквально заставляла меня содрогнуться от ее слов.
— Она никогда не скажет мне ничего более ужасного, чем уже сказала, доктор Уильямсон.
— Возможно, и так. Поезжайте, если хотите. Если бы вы были мстительны — а я уверен, что это не так, — у вас были бы веские основания быть довольной тем, что вы увидите. С медицинской точки зрения это весьма печальный случай.
Решив не откладывать визит, сразу после обеда Анжела в сопровождении Пиготт отправилась в Рютем-Хаус, где по-прежнему жила — а вернее сказать, влачила существование леди Анна Беллами.
Это был первый выход Анжелы «в свет» с тех пор, как следствие по делу Джорджа Каресфута принесло ей и ее истории публичную известность, и, проходя по улицам, она с удивлением обнаружила, что стала объектом всеобщего сочувствия. Каждый встречный вежливо прикасался к шляпе или даже снимал ее, завидев Анжелу, а когда она проходила мимо, оборачивался и долго смотрел ей вслед. Какие-то знатные люди, которых она не знала — впрочем, она никого в здешнем обществе толком не знала, хотя во время ее болезни регулярно приходили многочисленные открытки с вежливыми расспросами о ее здоровье — проезжали мимо в открытом экипаже, запряженном парой лошадей, и она увидела, как джентльмен на переднем сиденье что-то шепнул дамам, немедленно повернувшим к ней головы так одновременно, как будто они были скреплены одной проволокой. Даже дети, выходившие из деревенской школы, приветствовали ее, когда она проходила мимо.
— Боже милостивый, Пиготт, что все это значит? — наконец не выдержала Анжела.
— Видите ли, мисс, в газетах о вас пишут как о «героине из Эбби-Хаус», а героини в этих краях — редкость.
Ошеломленная таким вниманием, Анжела была рада, когда они, наконец, добрались до Рютем-Хаус.
Пиготт отправилась поболтать с экономкой, а Анжела тотчас же была приглашена в гостиную. Слуга объявил ее имя неподвижной фигуре в черном одеянии, лежащей на диване, и закрыл дверь.
— Подойди сюда, Анжела Каресфут, — произнес хорошо знакомый девушке голос, — и посмотри, как Судьба отплатила женщине, которая пыталась тебя погубить.
Анжела приблизилась и посмотрела на мертвенно-бледное лицо, все такое же мрачно-прекрасное, как и всегда — только теперь на нем застыло странное выражение возбужденного и яростного ожидания, которое охватило Анну Беллами, когда она приняла яд.
— Да, посмотри на меня; подумай, кем я была и кем я стала… и узнай, как Дух зла платит тем, кто служит ему. Я думала покончить с собой, но мне было отказано в смерти, и теперь я живу так… как ты видишь меня. Я изгнана из мира людей, из общества — не то чтобы я когда-либо задумывалась о нем, разве что — о том, как им править… Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, я не могу писать, я едва могу читать… я даже умереть не могу. Мой единственный ресурс — это горькое море мыслей, которое вечно бурлит в этом пораженном теле, словно огонь, заключенный в чреве вулкана. Да, Анжела Каресфут, именно так — и подобно вулканическому огню, мой огонь тоже иногда переполняет меня, и тогда я могу богохульствовать и бредить вслух, пока не потеряю голос. Это единственная сила, которая у меня осталась…
Анжела издала сочувственный возглас.
— Жалеешь меня? Не жалей, я не позволю тебе жалеть меня. Издевайся надо мной, если хочешь; теперь твоя очередь. Ты предсказывала мое несчастье — вот оно и случилось.
— Во всяком случае, вы по-прежнему хорошо устроены в вашем собственном доме, — немного нервно сказала Анжела, желая сменить тему и не зная, что сказать.
— О! Да, у меня достаточно денег, если ты это имеешь в виду. Мой муж грозился оставить меня без средств к существованию, но страх перед общественным мнением — а я слышала, что он сбежал и теперь о нем весьма плохо думают — или, может быть, передо мной, калекой, заставил его передумать. Но не будем говорить об этом жалком существе. Я послала за тобой с определенной целью. Где твой любовник?
Анжела побледнела и задрожала, не в силах ответить.
— Ты что, не знаешь? Или он тебе надоел?
— Надоел?! Он никогда не смог бы мне надоесть… но он ушел.
— Сказать тебе, где его найти?
— Вы бы не сказали, даже если бы знали — вы снова обманули бы меня.
— Нет, как ни странно, обманывать тебя я не буду. У меня больше нет такой цели. Когда я собиралась выдать тебя замуж за Джорджа Каресфута, я заставила себя возненавидеть тебя; теперь я больше не испытываю ненависти, я уважаю тебя — более того, я всегда тебя уважала.
— Тогда почему вы так жестоко обошлись со мной?
— Потому что меня заставили это сделать. Хочешь — верь, хочешь — не верь, я все равно не собираюсь рассказывать тебе эту историю — во всяком случае, не сейчас. Я могу только повторить, что была вынуждена это делать.
