— А я что говорю? «Счастлив прежде смерти очнувшийся от иллюзий и раскаявшийся — вот кто поистине счастлив»!
Исхак был так ошеломлен, что даже не расслышал последней фразы, и уже побрел прочь в каком-то тумане. Эхо грозных слов раздавалось в уашх.
Неужели такое возможно? Абу-Новас? Соперник превратился в ангела смерти? К чему это его приведет? Исхак чувствовал себя орлицей, которую орлята вытолкнули из гнезда, и одновременно испытывал непонятное чувство освобождения. Внезапно сама идея воздержания и покаяния показалась столь же пустой, как любая мечта и фантазия.
Так он и шел вперед за огромной толпой, наблюдавшей за оживленной триумфальной процессией, будто не замечая ликования труб, грома барабанов, звона цимбал, прыгавших акробатов, жонглеров, глотателей огня, борцов, развевавшихся стягов, рабов, вооруженных солдат, слона в попоне, напыщенного жирафа, сонно шагавшей пантеры, трещавших обезьян, церемониальной охраны из столичных евнухов с фазанами на привязи, самого могучего Халиса, отказавшегося от всякого сопровождения, величественно шагавшего по застланной дороге в одеждах из дельфиньей кожи, пеликаньих перьях, ожерельях из акульих зубов, окруженный таким фантастическим ореолом, что зрители единодушно молчали, чувствуя себя существами низшего порядка.
Ничего этого Исхак не замечал.
Не заметил он и внезапно чиркнувшую в небе яркую вспышку в тот самый момент, когда Халис шел по Главному мосту.
…свист в жарком воздухе… резкий звук спущенной тетивы… шипение сверхъестественного пламени… общий изумленный вздох… молчаливое недоверие, сменившееся перепуганной давкой… криками… воплями…
Погруженный в думы, он видел во всем этом лишь какую-то второстепенную незначительную драму.
Только когда услышал чей-то крик: «Он убит! Он исчез!..» — туман перед глазами рассеялся, и он вдруг увидел поднявшуюся впереди невообразимую суматоху: люди толкались, протискивались, наскакивали друг на друга, стараясь получше разглядеть происходящее, полностью сосредоточив внимание на мосту и аль-Хульде за ним.
— Он мертв!
— Пропал!
— Быть не может!
— Да ведь его там нет!
Охваченный настойчивым любопытством, Исхак силой проложил себе дорогу в первые ряды, стараясь разобраться в представшей перед глазами картине: вооруженные евнухи в хвосте процессии, озадаченные не меньше толпы, смешали ряды, пристально вглядываясь вперед, а с другой стороны реки, на смотровой площадке аль-Хульда, в таком же недоумении оглядывались назад акробаты и даже животные. На мосту меж ними ничего не было, кроме поднимавшейся струйки дыма и рассеивавшегося тумана.
— Что случилось? — лихорадочно расспрашивал Исхак. — Что произошло? — Он схватил за руку какого-то юношу.
— Стрела! — возбужденно ответил тот. — Длинней копья! Горящая стрела!..
— Горящая стрела? — задохнулся Исхак. — Ты сам видел?
— Прилетела с неба! Пролетела через Круглый город! И попала в мужчину…
— В Халиса? В евнуха?
— Поразила мужчину на мосту! Пригвоздила к доскам!
— И он мертв?
— Исчез! — воскликнул юноша. — Он исчез! В него попала горящая стрела, и он исчез!
— А стрела?
— Тоже исчезла! И стрела и мужчина! Словно их никогда там и не было…
Исхак выпустил юношу, взглянул на мост, где уже исчез даже туман, и вдруг понял.
Невероятно, как вся хурафа, но правда.
Он бросил последний взгляд на павильон халифа — даже издали было видно Гаруна в виде мрачной точки, — откуда, кажется, бесследно наряду с Халисом исчезли Шехерезада с царем Шахрияром, — и стал протискиваться обратно сквозь напиравшие волны спрессованных человеческих тел, среди вертевшихся голов, промчался мимо рынка Яхья, где даже раздражительный и грубый равви покинул свой пост, чтобы разобраться в причине волнений.
Задыхаясь, бежал Исхак по дороге Мостов, свернул направо на улицу Обетов. Надо перехватить Юсуфа. Надо рассказать.
Шестой жертвой оказался Халис. Он с самого начала упоминался в пророчестве.
Ищи… увечного, наказанного вора, минотавра, гиену, отбившегося от стаи льва, к ним добавь еще черного фантазера и цезаря с моря… Халис был каждым из перечисленных — и один был всеми. В любом случае, ему сразу было суждено умереть, не получив награды, а один из выживших — вор или аскет — никогда не упоминался в древнем пророчестве сивиллы.
Награда принадлежит Юсуфу. Он должен об этом узнать.
Исхак гулко протопал по мосту Барадан в Шаммазию, где кроме мародеров, никого не было. Небо темнело, муэдзины громко и мелодично призывали к молитве.
— Придите к молитве! — кричали они. — Придите к спасению!
Он продолжал лихорадочные поиски, обегая каждую улицу и каждый переулок, но не находил никаких следов Юсуфа, пока не добрался до кладбища Маликийя. Клубы пыли и шумные звуки свидетельствовали о воодушевленной подготовке к отъезду высоких гостей.
С последним глубочайшим вздохом Исхак нашел в себе силы броситься на кладбище, пробираясь через могилы без плит, спотыкаясь, шатаясь; преодолел стену, свалился с другой стороны, хватая ртом воздух, но только увидел, что до Юсуфа не докричаться — в угасающем свете дня тот беспечно несся на Сафре, белокурой красавице, добровольно вернувшейся из Ктесифона, чтобы унести его в великую широкую пустыню.
Отдышавшись, Исхак безнадежно, беспомощно смотрел вслед — известие не доставлено, награда потеряна. Слишком поздно. Такова воля Юсуфа. Осыпанный оседавшей пылью поэт разгладил бороду и невольно от души улыбнулся, когда ночь пала на Багдад в месяц шавваль, на Охотничью гору, в 191 год хиджры.
Примечания и благодарности
Описанная в «Тысячи и одной ночи» история Шехерезады приходится на эпоху Сасанидов (III–VII вв.), однако действие большинства приписываемых ей рассказов происходит в более поздние времена, в том числе и в царствование халифа Гаруна аль-Рашида. Поэтому я, почти не чувствуя себя виноватым, поместил мифическую сказительницу и царя Шахрияра в абсолютно реальное время и место, наградив их вымышленным царством Астрифан (наиболее авторитетные переводы соглашаются, что Шахрияр правил в пределах Индии и Индокитая). Следует заметить, что наряду с халифом Абуль-Атыйя, Абу-Новас, ибн-Шаак, а также многочисленные второстепенные персонажи абсолютно реальны, и многие приписанные им рассуждения принадлежат действительно им.
За фактические детали приношу огромную благодарность всем историкам, комментаторам, философам, путешественникам, переводчикам, труды которых я свободно использовал. Особенно часто мне приходилось обращаться к летописи средневековых арабских писцов; аль-Джахиза, аль-Мукадасси, аль-Масуди, аль-Нафзави, аль-Табари (описавший настоящий снегопад в Багдаде в 806 г.), аль-Тахира, аль-Такрита, аль-Якута, ибн-Джубаира, ибн-Халдуна, ибн-Хордадбеха, ибн-Серапиона, в чьей правдивости и достоверности нет причин сомневаться.
