Книга Изгнанник - Аллан Фолсом

— Значит, царская знать женится на королевской.

— Совершенно верно…

Мартен чувствовал, что и на него наваливается усталость. Он провел рукой по лицу и выяснил, что его подбородок покрылся щетиной. Им обоим требовался отдых. Хотелось побриться и вымыться. Но нет, еще не время.

— С каких пор его жене известно, кто он на самом деле?

— Возможно, с того самого дня, когда они познакомились. А может быть, лишь с того момента, когда он согласился принять царский венец. Точно не скажу. Не знаю, как такие люди вообще беседуют друг с другом. Что говорят, о чем молчат… И наверное, никогда не узнаю.

— Что еще? Какие-нибудь сведения личного характера… Как он познакомился с Альфредом Нойсом?

— Они вместе выросли в Швейцарии. Отец Нойса работал на отца Китнера. Потому-то в ювелирном бизнесе оказался и он сам.

Мартен бросил взгляд вбок и увидел, что русский пристально разглядывает его, как раньше. Разглядывает его руки на рулевом колесе, его ноги, поочередно выжимающие газ и педаль тормоза.

— Что еще? — подтолкнул он спутника к дальнейшему разговору.

— У Китнера был сын, но его убили в десятилетнем возрасте, — словно через силу процедил русский. — Двадцать с чем-то лет тому назад. Тогда имя Китнера еще не гремело, как сейчас. Так что дело обошлось без сенсационных заголовков в газетах. Впрочем, бульварная пресса не оставила это происшествие незамеченным. Убийца сам был весьма молод. Словно с неба свалился и пырнул мальчика, когда тот веселился на детском дне рождения в Париже.

— В Париже?

— В парке Монсо. Там же, где нашли труп Альфреда Нойса.

— Это точно? — недоверчиво осведомился Мартен.

— Точно. Но прежде чем вы начнете в голове рисовать сценарии, осмелюсь сообщить вам, что пока между этими двумя событиями не установлено никакой связи, кроме того факта, что Нойс и Китнер были друзьями, а сценой преступления в обоих случаях оказался один и тот же участок.

— И что же было после?

— Насколько мне известно, убийцу так и не поймали.

— Вы, кажется, сказали, что сыну Китнера была нанесена колотая рана. А что, если орудием убийства был нож, взятый из сейфа Кюртэ?

— Вы фантазируете.

— Да, но ведь из сейфа вместе с ножом забрали фильм.

— Ну и что из этого? — не понял Коваленко.

— Убийство было совершено лет двадцать назад, когда техника видеозаписи еще не получила распространения. Тогда в ходу были кинокамеры. Детские дни рождения — самый популярный сюжет для любительских фильмов. И в большинстве случаев такие фильмы снимались на восьмимиллиметровую пленку. А вдруг кто-то снимал тот день рождения и ненароком запечатлел саму сцену убийства? И именно этот фильм забрали из сейфа? Что, если в распоряжении Нойса и Китнера были как орудие убийства, так и запись преступления, в процессе совершения? Что, если эти вещи были надежно припрятаны, а Кабрера знал об этом?

А если нож и пленка были теми самыми «предметами»? За этими вещами неустанно охотился Реймонд. Если это они и есть, то к ним и имеют отношение ключи от ячейки банковского хранилища. Ключи к сейфу, где хранились нож и фильм. А сейф мог находиться в банке в Марселе, где Нойс останавливался, прежде чем отправиться в Монако на встречу с Кюртэ.

О дальнейшем развитии событий ему было неизвестно. Если только допустить возможность, что люди, которых убили в Северной и Южной Америке, раньше получили сейфовые ключи на тот случай, если что-то случится с Китнером, но никто не сказал несчастным, зачем эти ключи и от чего. Китнер знал, что его сына убил Кабрера, но не желал огласки. Поэтому и отослал его в Аргентину, а нож и пленку с кадрами убийства держал в качестве страховки. Что, если нож и пленка были именно теми «предметами», как выразился Реймонд? «Предметы, которые являются залогом нашего будущего». Какое будущее, что он имел в виду? А главное, зачем Кабрере было идти на убийство?

Николас бросил быстрый взгляд на своего спутника.

— Размышляем дальше. Каков был возраст Александра Кабреры двадцать лет назад — тринадцать лет, четырнадцать? А что, если он и есть тот юный преступник?

— По-вашему выходит, что он убил собственного брата? — В голосе русского снова зазвучало недоверие.

— Так вы же сами высказывали предположение, что он мог попытаться убить собственного отца.

— Нет, мистер Мартен. Я говорил, что на жизнь Питера Китнера мог покушаться Реймонд Торн, но не Александр Кабрера. — Коваленко остановил на нем твердый взгляд, но потом отвел глаза.

— В чем дело, инспектор?

Коваленко не ответил — он по-прежнему глядел в сторону.

— Ну, тогда я сам расскажу вам. Хотя ничего нового в этом нет, — продолжил натиск Николас. — Ведь в глубине души вы осознаете, что Реймонд и Кабрера — это одно и то же лицо. Но почему-то не желаете признаться в этом самому себе.

— Вы правы, — резко повернулся к нему детектив. — Забудем на минуту об убитом сыне Китнера и допустим, как вы предлагаете, что Александр Кабрера и Реймонд Торн — это один человек. И предположим еще, что главной его целью всегда был Китнер, а не Альфред Нойс или кто-то еще. Значит, сын пытается убить отца.

— Такое уже бывало.

— Да, бывало. Но в нашей ситуации мы имеем дело с отцом, который в самом скором будущем должен стать русским царем. А это резко меняет дело. Это уже не внутрисемейная драма с покушением на убийство, а крайне щекотливое дело из сферы государственной безопасности, требующее абсолютной секретности до полного и окончательного разрешения. Вот почему мы не могли ничего сказать Ленару, а я искренне надеюсь на ваше понимание, мистер Мартен. Ведь потому-то мы и ехали ночь напролет сквозь пургу — ради доказательства, что этот самый Ганс Лоссберг пал от руки того же человека, который прикончил Дэна Форда. И если нам повезет, мы опять добудем отпечатки пальцев.

— Почему бы вам не добиться какого-нибудь судебного постановления, обязывающего Кабреру дать отпечатки?

— Ровно сутки назад, как раз в это время, такое, думаю, еще было возможно. Но вчера утром я еще не знал о существовании досье лос-анджелесского полицейского управления, где есть отпечатки Реймонда Оливера Торна.

— Вчера, сегодня — какая разница?

Коваленко выдавил слабую улыбку:

— А разница в том, что с сегодняшнего дня Кабрера официально является членом императорской фамилии. В этом и заключается одно из неудобств монархии. Видите ли, полиция обычно не просит царя, короля или членов их семейств сдать отпечатки пальцев. Разве что есть неопровержимые улики. А потому, если я хочу когда-нибудь выдвинуть против него обвинения, у меня не должно быть сомнений в его виновности.