Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 139
Другие вопросы породили ложные дихотомии, которые косвенно пренебрегают демократией. «Что важнее для России: демократия или порядок?» – спрашивали некоторые, как будто бы и то и другое не могло существовать вместе, как будто бы самые дисциплинированные страны в мире не являются демократиями и как будто бы ограничение гражданских и политических прав в целом было эффективным средством установления должного порядка. Или возьмем другой пример «Что лучше обеспечивает благосостояние населения: достойные люди в руководстве страны или надежные эффективные законы?» – спросили социологи, как будто бы достойные люди в руководстве страны не выберут сами надежные и эффективные законы для управления страной. Основываясь на вводящих в заблуждение вопросах невозможно сделать какие-либо точные выводы.
Еще одна проблема порой заключалась в том, что не получалось сравнить ответы россиян с ответами граждан в развитых демократических государствах. Когда социологи сделали это, результаты сразу все разъяснили.
С вводящими в заблуждение вопросами невозможно сделать какие-либо точные выводы.
В сотрудничестве с немецкими коллегами «Левада-Центр» опросил респондентов в России и Германии, согласны ли они, что «для того чтобы защититься от преступности и терроризма, мы должны в будущем ограничить свою свободу». С этим согласились 16 % россиян и 19 % немцев. 37 % россиян были готовы получить «меньше свободы в обмен на большую справедливость», что касается немцев – только 30 % респондентов были согласны на это. После террористических атак 11 сентября значительное большинство американцев и британцев готовы были пожертвовать гражданскими свободами в интересах безопасности. В опросе You-Gov взрослых британцев 70 % сказали, что они «готовы несколько сократить свои гражданские свободы в целях повышения безопасности в стране». Опрос New York Times/CBS примерно в то же время установил, что 64 % американских респондентов считают, что в военное время «это была хорошая идея, когда президент имел полномочия изменять права, обычно гарантированные Конституцией».
Но, в частности, путаница в русских политических отношениях отражает отсутствие согласия среди россиян в том, что означает демократия. Как показывают опросы, некоторые считают, что она связана с эффективным экономическим управлением. Другие соотносят ее с так называемыми демократами Гайдаром, Чубайсом и другими экономическими и политическими либералами, которых обвиняют в столь мучительном переходном периоде в 1990-х годах. Такие ассоциации не усиливают доводы концепции.
Генри Хейл теперь собрал воедино многие из этих невыясненных вопросов, и получился разумный анализ. Исследуя русских в 2008 году, он впервые спросил у респондентов, что они понимают под демократией. 41 % опрошенных правильно сослались на такие вещи, как «права, свобода, верховенство закона, честная политика, власть народа, выборы или политическая конкуренция». Другие 59 %[201]не знали, что означает это слово, отказывались отвечать или приводили свои собственные более экзотические интерпретации данного термина. Из всех опрошенных 74 % полагают, что Россия «должна быть демократической страной». Но среди тех, кто правильно понял, что означает демократия, в пользу нее выступили 85 % респондентов. Из тех, кто сказал, что они против демократии, оказалось, что 60 % не понимали смысл термина или понятия не имели, что он значит!
А как насчет предполагаемой слабости России к сильным лидерам? Аналогично предыдущим опросам Хейл спросил, действительно ли России для решения своих проблем необходим глава государства «с сильной рукой».
50 % «полностью» согласились с этим и 34 % сказали «более или менее». Вместо того чтобы остановиться на этом этапе и жаловаться на отсталого российского избирателя, Хейл задал еще один вопрос тем, кто был согласен с необходимостью «сильной руки»: должно ли у людей быть право выбора такого главы государства или он должен «появляться без участия народа»?
96 % сказали, что люди должны выбирать главу государства, 87 % из них заявили, что они должны сделать это «посредством свободных и справедливых выборов» между несколькими кандидатами с разными взглядами. Если лидер управляет страной успешно, будет ли ему позволено «бороться со своей оппозицией любым доступным способом, включая даже незаконные пути?» – спросил Хейл. «Нет», – ответили 74 %. Короче говоря, русские «не считают, что сильное руководство и демократия несовместимы, но вместо этого, как правило, ожидают, что они взаимодействуют». Они хотят иметь демократию с могущественным президентом, но в которой власть главы ограничивается конституцией и законами и при которой избирается он на периодических свободных и справедливых выборах. Другие опросы подтверждают, что, в то время как многие выступают за демократию, все же большинство считает, что президент должен иметь больше власти, чем парламент. После изнуряющего застоя 1990-х годов русские хотят иметь систему с эффективной исполнительной властью.
Еще один способ выйти за пределы русской неопределенности относительно значения слова «демократия» – спросить о тех или иных ее элементах. Считают ли важным свободно избирать руководство страны, спрашивали Тимоти Колтон и Майкл Макфол в исследовании 1999 года.
87 % респондентов ответили утвердительно. Такой же процент считает, что нужно обладать свободой, «чтобы иметь собственные убеждения», также важно иметь свободу слова; свобода прессы, радио и телевидения была признана важной 81 % опрошенных. Опрос «Левада-Центра» в январе 2008 года установил, что 60 % полагают, что должны быть телевизионные каналы, не зависимые от государства. В 2008 году Хейл выяснил: 59 % респондентов полагают, что конкуренция между политическими партиями усилила политическую систему, 29 % с этим не согласны. Среди тех, кто правильно понял, что такое демократия, Хейл выявил, что только 24 % были готовы пожертвовать ей либо для улучшения экономики, либо для укрепления государства.
Русские, хотя преданные демократии как идеалу, недовольны «реальной практикой демократии в России». На просьбу оценить российскую демократию по пятибалльной шкале, где 1 – самая низкая оценка и 5 – высшая, средний показатель со времен 1993 года остался стабильным – примерно 2,5. Большинство россиян считают, что их нынешний режим – это не демократия, не самодержавие в чистом виде, это что-то среднее. Намного больше человек рассудили, что выборы 2008 года несправедливые или полностью несправедливые (48 %), чем те, кто думал, что они либо полностью справедливые (28 %), либо однозначно несправедливые (14 %). Большинство не считают, что пресса полностью свободная или полностью контролируется государством (только 12 и 10 % соответственно выбрали эти диаметрально противоположные варианты). В июле 2008 года около трети граждан сказали, что пресса «в основном свободная», и одна треть заявила, что она «по большей части контролируется государством».
Однако, в отличие от большинства западных экспертов, которые видят сползание к авторитаризму при правительстве Путина, россияне, как правило, думают, что их система стала более демократичной с течением времени. Возможно это снова проявление неразберихи, связанной тем, что означает демократия; те, кто приравнивает ее к экономическим показателям, могли увидеть прогресс. Но отчасти многие русские, кажется, чувствуют, что обстановка в 1990-х годов была слишком неустойчивой и бурной, чтобы они осмысленно использовали новые права и свободы, прописанные на бумаге. Ожесточенные столкновения начала 1990-х годов не были для них слишком демократичными. В январе 1999 года 63 % полагали, что Россия движется к «хаосу, анархии либо к угрозе государственного переворота». Девять лет спустя только 9 %[202]подтвердили это, и 54 % заявили, что Россия идет к демократии. Лишь 8 % полагали, что страна «обновила старый советский строй», а еще 16 % думали, что она стремится к диктатуре.
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 139
