— Хорошо. Только не слишком долго, пожалуйста.
Я кивнул и, наклонившись к голове Джея Рейни, прикоснулся кончиком пальца к его левому уху, где был нарост на хрящике — такой же, как у Салли Коулз. Вскоре я нащупал его; он никуда не делся, но был совсем холодным, и я почему-то подумал о собственном сыне — о том, что мне его очень недостает и что я по-прежнему сильно к нему привязан.
На несколько мгновений я задержал ладонь на холодном лбу Джея, но сделал ото, разумеется, не для него, а для себя.
— О'кей, — сказал помощник эксперта. — Вы закончили?
Я отступил в сторону, и помощник протянул мне планшетку с официальным актом опознания тела, предварявшийся статьей об ответственности за дачу ложных показаний. Далее шел собственно текст, согласно которому я подтверждал, что предъявленные мне человеческие останки принадлежат… да. Я расписался.
— Ну вот, — удовлетворенно вздохнул помощник эксперта. — Спасибо. Можете идти.
— Еще нет, — неожиданно вмешался детектив Макомбер.
— Почему? — удивился помощник.
— Разве вы не хотите, чтобы кто-нибудь забрал тело? — спросил детектив.
— Вообще-то хотим, и чем скорее, тем лучше.
— Ну вот, сейчас мы это и оформим! — сказал Макомбер почти радостно. — Родственников у покойного нет, зато я нашел его адвоката.
— Погодите, погодите, я вовсе не…
— Не беспокойтесь, я же предупреждал, что это пустая формальность. Вот, возьмите… — Он вручил мне визитную карточку с адресом похоронного бюро. — Эта контора находится в трех кварталах отсюда. Они заберут тело к себе и сохранят — забальзамируют, заморозят — словом, сделают все, что нужно. Нам необходимо освободить место — в конце концов, это Бруклин и умирают здесь не только от старости.
— О'кей, — сказал я. — Я все сделаю.
— Вы позвоните им сегодня?
— Конечно.
— Вот и отлично. Сейчас я выдам вам вещи погибшего. — Макомбер кивнул помощнику эксперта, и тот достал из специального выдвижного ящика картонную коробку:
— Вот, возьмите.
Я заглянул внутрь. Там лежала одежда.
— И еще вот это… — Детектив протянул прозрачный пластиковый пакет с герметической застежкой. — Бумажник, наручные часы, книжечка мокрых картонных спичек…
Я взглянул на содержимое пакета сквозь прозрачную стенку. Спички были из стейкхауса; часы оказались испорчены морской водой. Потом я снова заглянул в коробку с одеждой.
— От этих вещей здорово воняет, — заметил я.
— Угу, — согласился помощник эксперта. — Именно поэтому мы так спешим от них избавиться.
Я вспомнил кусочек суси на тарелке перед Джеем.
— Кстати, отчего он все-таки умер?
Макомбер протянул мне свою планшетку, перевернул два верхних листа и ткнул пальцем в длинный параграф:
— Вот.
Я прочел:
… Легкие и желудок погибшего заполнены морской водой, однако дальнейшее патологоанатомическое исследование выявило серьезное заболевание легких и дыхательных путей. Отмечено симметричное диффузное поражение альвеол. Наличествуют признаки ателектаза[48]и пульмонарной консолидации. Обнаружены следы бронхоэктатического пневмосклероза, хотя исследование тканей не проводилось. Наличествует облитерирующий или сдавливающий бронхиолит с характерными закупоривающими пробками разросшейся фиброзной ткани, сопровождаемый аналогичными явлениями в альвеолах. Не отмечено никаких признаков карциномы бронхов. С помощью метода пальцевого исследования обнаружено существенное снижение растяжимости легких. В дыхательных путях обнаружены множественные шрамы травматического происхождения, указывающие на неоднократное применение метода искусственной вентиляции. Имеются признаки хронической артериальной гипоксемии. Вторичная дыхательная мускулатура грудной клетки чрезвычайно развита, что свидетельствует о нарастании ее компенсаторной функции. Отмечено также типичное изменение окраски стоп. Причина смерти: острая асфиксия, явившаяся следствием хронического прогрессирующего заболевания дыхательных путей, осложненного диффузным пульмонарным альвеолитом или фиброзом легких неизвестной этиологии.
Я вернул бумаги детективу.
— Это означает, что он задохнулся, — ответил он на мой невысказанный вопрос.
Я кивнул.
— Так вы позвоните в похоронное бюро?
— Да.
— Что ж, в таком случае вы действительно можете идти.
Они отпустили меня, но свободным я себя не чувствовал. Скорее наоборот. Я отнес коробку с вещами Джея в небольшой парк поблизости, нашел свободную скамейку и сел. Пластиковый пакет с бумажником, часами и спичками я еще раньше спрятал в карман куртки, поэтому, пользуясь тем, что день был ясным и солнечным, я решил начать свой осмотр с одежды. Костюм и рубашка были мне знакомы, да и галстук был тот же, что я видел на Джое в последнюю нашу встречу в Кубинском зале. Их высушили, но ни разгладить, ни постирать их никто не удосужился, и они были мятыми и жесткими от соли.
Я огляделся по сторонам. Трое бездомных бродяг осторожно наблюдали за мной с дальнего конца парка. Больше никого на аллее не было. Вздохнув, я запустил руку в коробку.
Ботинки — номер двенадцатый — были мне велики, и я поставил их на скамью. Теперь носки. Я по очереди засунул руку в каждый из них. Пусто. Я свернул их, как учила меня в детстве моя собственная мать, положил в один из ботинок и занялся брюками. По-видимому, их не сняли, а разрезали ножом или ножницами, и они были совершенно испорчены. Карманы были пусты, и я положил брюки с другой стороны от себя. Нижнее белье тоже было срезано, но выглядело новеньким, едва надеванным. Машинально я отметил размер — тридцать восьмой. Рубашка, размер сорок восемь, куплена у «Брукс бразерс» — испорчена, карманы пусты. Я встал, отнес брюки, белье и рубашку в мусорный бак и вернулся на скамью.
Галстук я решил сохранить. Новый, шелковый, модный, он был очень хорош, и я надеялся, что его еще можно привести в порядок. Спрятав его в карман, я занялся пиджаком. От морской воды и других жидкостей он слегка полинял, но остался целехонек. Первым делом я сунул два пальца в нагрудный карман. Салфетка из Кубинского зала, которую передала Джею Элисон, оказалась на месте и была по-прежнему аккуратно сложена вчетверо. Я спрятал ее в бумажник и осмотрел потайной и наружные боковые карманы. Пусто. Свернув пиджак, я положил его рядом с ботинками и взял в руки куртку — прекрасную, теплую куртку с меткой лондонского «Брентриджа». Но меня ждало разочарование — в карманах ничего не было, кроме каких-то крошек, и я окликнул бродяг.
— Эй! Вам что-нибудь нужно? — крикнул я, указывая на ворох одежды.
Один из них поднялся, вразвалочку подошел ко мне, равнодушно поковырялся в Джеевых вещах, потом сгреб все сразу и не спеша удалился, так и не сказав ни слова.
