Ехать, мысленно напевая: «Ты хоть скучал по мне? Я вернулся!»
Вернулся в нью-йоркскую трясину.
Освободившись из Элмайры, Доза поселился у Артура Ломба, ютившегося в тесной каморке на Смит-стрит. Барри сдавал теперь каким-то людям комнаты на первом этаже; туда Дозе больше не было доступа. В свой первый сезон свободы он устроился на работу к одному подрядчику, Гленрею Шурцу, и занялся герметизацией прогнивших оконных рам в домах из бурого песчаника, став таким образом непосредственным участником превращения Говануса в Бурум-Хилл. Поначалу он наведывался к Барри во время обеденного перерыва: перепачканный пылью, с полным пакетом горячих бутербродов из магазина Багги, которые Барри когда-то так любил. Только теперь он почти ничего не ел. Доза садился рядом с ним на софу, желая получше узнать, что же за человек его отец, но они практически не разговаривали. Лишь смотрели телевизор — шоу Фила Донахью, «Миссия невыполнима», а по воскресеньям игру «Джетс».
На улице стояла тишина: детей во дворах не было.
Генри в костюме и галстуке говорил ему «Эй» при встрече.
Барри складывал бутерброды в холодильник и брал бутылку солодового напитка, который и составлял весь его обед.
Иногда Доза видел отца на улице — на Атлантик, у отеля «Таймс Плаза». Не желая быть замеченным кем-нибудь, он наблюдал за Барри, проворачивающим очередную сделку, со стороны.
Позднее, когда Дозу опять арестовали и он снова вернулся — зацикленный на Райкере, жаждущий наркотиков, — Артур Ломб уже не предложил ему койку у себя в комнате. Замечая Дозу на улице, Артур тут же доставал бумажник и, когда они пожимали друг другу руки, всовывал между пальцами друга пятидолларовую купюру. Доза принимал милостыню, позабыв о гордости. В следующие разы, выходя из тюремного автобуса у отеля «Плаза», он не возвращался ни в Гованус, ни вообще в Бруклин. Направлялся в Манхэттен, на Вашингтон-сквер, искать знакомых по тюрьме, или в ночной клуб, где подцеплял какую-нибудь женщину и шел к ней ночевать. Понятно, чем это заканчивалось, — очередным арестом.
Гимн возвращений превратился в тихое бормотание. Единственное, что ты помнил, — строчка из припева какой-то песни: «Не вернусь за решетку сразу же! Повеселимся сначала, красавица?»
Позднее, перед тем как Дозу взяли на квартире Леди в Гованус Хаузис, для него началась пора абсолютной свободы. Он чувствовал, что близится финал, и спешил надышаться вольным воздухом. Стал проводить ночи в заброшенном плавательном бассейне на Томпсон-стрит, забираясь в него через дырку в заборе. Другие бродяги на бассейн не покушались — вероятно, потому что в этом же районе располагался клуб и штаб-квартира Джона Готти.
Доза был теперь просто наркоманом и вором. Работал день и ночь, не жалея сил: воровал компакт-диски, одежду, ремни, обувь, мелкую бытовую технику. До тех пор пока магазинов, где все это можно было стянуть, почти не осталось. Тогда он разыскал круглосуточный ресторан и стал прикарманивать чаевые, оставляемые на стойке.
Жизнь от рассвета до заката. Из имущества — только курительная трубка.
У него был один выход — вернуться назад, в тюрьму. Доза ждал очередного ареста как нового сезона, со все большим нетерпением. От курения он похудел до девяноста фунтов, потом до восьмидесяти, превратился в настоящее пугало, не брезговал теперь и ночлегом в сточной канаве. Жажда вновь оказаться за решеткой усиливаласьс каждым днем: «Умоляю, Господи! Верни меня в Райкер, пока я не сдох».
Незаметный в толпе, Доза должен был как-то выделиться, чтобы получить то, о чем мечтал. Организовать преступную группировку или пойти более простым путем — появляться каждый день в одном и том же месте, к примеру, у здания «Тауэр Рекордс», маячить там до тех пор, пока кто-нибудь не позвонит в полицию и не попросит убрать это человекоподобное существо.
Городские кварталы изменялись с каждым возвращением из спасительного Райкера. А что же граффити? Какой смысл об этом разговаривать, если ты, пропащая тварь, уже не в состоянии даже косяк скрутить?
Только не называй себя призраком.
Хотя ты и впрямь бродил невидимкой по городу.
Виндзорские герметичные прокладки.
Именно Артур познакомил Дозу с Гленреем Шурцем, привел его в общину хиппи на Пасифик, одну из последних в Бруклине. Бородатый Шурц был крепышом-вегетарианцем, а по профессии — мебельщиком. Переехав в Бруклин, он стал специализироваться на кухонных гарнитурах, но вскоре ему изрядно надоело воплощать в жизнь идеи дизайнеров из журналов для домохозяек. И он занялся более простой работой: установкой оконных герметичных прокладок. Подъемные окна в домах из бурого песчаника были сделаны в шестидесятых—восьмидесятых годах девятнадцатого века, менять в них прокладки приходилось так же часто, как автомобильные шины. Число новых обитателей Бурум-Хилл все прибавлялось, наверное, это дух Изабеллы Вендль манил их сюда, уговаривал выкупать сомнительные закладные. Но когда после первой же зимы приходили счета из «Бруклин Юнион Газ», призрак старухи Вендль даже не пытался их утешить. Они в растерянности шли к соседям, и те советовали: «Виндзорские герметичные прокладки. Их устанавливает специалист с Пасифик, одно окно сорок баксов, плюс его материалы. Этот тип выглядит несколько странно и жадноват, но тем не менее…»
Доза стал помощником Шурца. Дважды в неделю они ездили за оцинкованными прокладками в мастерскую в конце Четвертой авеню, потом отправлялись к клиенту и чаще всего в присутствии одной только хозяйки дома — которая, глядя на них с подозрением, наверняка думала: «Может спрятать кошелек подальше?» — приступали к работе. Снимали окно, подгоняли прокладки по раме, устанавливали их и хитрым способом, неизвестным бедолагам-жильцам, ставили эти старинные оконные конструкции на место.
Если все было сделано правильно, прокладка герметично закрывала щели. В хорошие дни Шурц и Доза обрабатывали по восемь окон в день. Доза заметил, что отлично выполненная работа приносит его патрону огромное удовлетворение, хотя Шурц и называл свое занятие упадническим, а заказчиков — зажравшимися свиньями.
Большинство хиппи без возражений уступали район богатеям, черным и белым. Белые, такие как Шурц, Авраам Эбдус, миссис Ломб, были лишь начальным этапом в перевоплощении квартала.
Некоторые из клиентов узнавали Дозу, но ничего не говорили, только поводили бровями. Жизнь — вечный урок: люди возвращаются и предстают перед всеми в новой роли.
Ты постигал эту науку сам и преподавал ее окружающим.
Как-то раз Доза, отвернувшись, прошел по улице мимо Авраама Эбдуса.
Иногда, снимая столетние окна с петель, Шурц и Доза обнаруживали в щелях между рамой и стеной обрывки коричневых от времени газет, которыми давным-давно умершие люди утепляли комнаты. В этих газетах говорилось о сыгранных в начале века бейсбольных матчах и затонувших кораблях. А однажды Шурц и Доза нашли спрятанную в стене бутылку бренди с настолько потемневшей этикеткой, что невозможно было ничего прочесть. Во время перерыва они устроились на крыльце и откупорили запыленную бутылку. Бренди оказался сладким и отдавал плесенью.
