Жареный издал не то смешок, не то всхлип.
– Я должен был догадаться. Всегда найдут способ обвести человека вокруг пальца. Ладно, отправляй меня обратно в преисподнюю. Но тебе не отнять того, что я содеял здесь! Я творил кошмарные вещи и по-прежнему горжусь этим! Я был чудовищем, и мне это нравилось! Будьте вы все прокляты...
Он таял и таял, выкрикивая исполненные злобы, зависти и ненависти слова, пока наконец от него в комнате не осталось ничего, кроме еле уловимого запаха серы и черных закопченных пятен на полу. Долгое время все молчали.
– Я отправил в ад множество людей, – проговорил наконец Ламент. – Тогда причины к этому казались мне справедливыми. Но я никогда всерьез не задумывался над тем, что это значит. Разве можно взирать на такую пытку и не испытывать жалости – даже к самым страшным преступникам? Но существуют тексты, очень старые тексты, где говорится, что проклятые содержатся в аду только до тех пор, пока не осознают истинного ужаса своих грехов. Как только по-настоящему поймут и раскаются, они свободны.
– Вы верите в это? – спросил Сенешаль.
– Приходится, – отозвался Ламент. – Приходится.
Фишер отвернулась, лишь бы не видеть смятения на его лице, и... вскрикнула от изумления, подбежав к раскрытым ставням. Остальные присоединились к ней. Тьма за окном пропала, и ее место занял прелестный вид на Лесную страну с самой высокой точки, какую они знали. Земля раскинулась вокруг на бессчетные мили. Громадные лесные угодья, необозримые шахматные доски полей, сверкающие на солнце реки, каменные и деревянные города. Им открылось Лесное королевство во всем своем великолепии. А вокруг чудесным образом возвращенного Собора развернулся во всю ширь Лесной замок: залы, комнаты, уютные опочивальни, трапезные и внутренние дворики – словно волны камня в бескрайнем сером море.
– Откуда это все взялось? – оторопел Хок.
– Собор вновь занял положенное ему место под солнцем, – объяснил Ламент. – Он взмывает в небо, как и было задумано.
– А замок развернулся вокруг него до исходных размеров! – восторженно добавил Сенешаль. – Я чувствую! Именно так он изначально и должен был выглядеть, пока его внутренняя часть не сжалась в привычную нам всем путаницу! Комнаты стоят на месте, коридоры ведут, куда надо, а двери всегда открываются в одно и то же помещение. – Он расплылся в счастливой улыбке. – Впервые за столетия топография замка обрела смысл. Это настолько облегчит работу! Никаких больше исчезающих комнат, никаких сезонных переездов. Место для всего и все на своем месте. Навсегда. Я сейчас зарыдаю...
– Видно до самых границ, – восхищалась Фишер. – Здесь выше, чем на Драконьей горе!
– Все не так-то весело, – заметил Хок. Он указал пальцем, и все увидели темное пятно в глубине Леса, словно черную заплатку на зеленом ковре, тень, тайно нависшую над страной. – Черный лес по-прежнему с нами.
Фишер обняла его за плечо.
– Князь демонов ушел навсегда. А без привязки к вратам и без поддержки Дикой магии Черный лес, скорее всего, с течением лет просто угаснет. Долгая ночь кончилась, Руперт. Для всех нас.
Они любовались из окна лесом и страной; с возвращением Собора небо казалось более синим, солнце горело ярче, а воздух сделался свежим, словно с королевства наконец спало древнее бремя.
– Все принесенные в жертву отпущены, – как во сне произнес Ламент. – Я чувствую, как они уходят. Свобода, искупление и покой.
– Кровь исчезла из Собора, – заметил Сенешаль. – Боже, мой талант обострился, как никогда. Я и булавочную головку разглядел бы. Все фрески и статуи снова целы. У меня такое ощущение, что я могу прочесть содержание молитвенников, если захочу. И в состоянии указать местонахождение любой комнаты в замке... – Внезапно он осекся и взглянул на Ламента. – Реликварий. Музей Костей. Он по-прежнему здесь. Полагаю, он сооружен с помощью человеческих рук, а не магии.
– Его следует разобрать, – сказал ему Ламент. – Косточку за косточкой, пока все они не будут возвращены в могилы и упокоены.
– Если копнуть поглубже, обязательно найдутся какие-нибудь старые записи, – оживился Сенешаль. – Я сделаю все, что в моих силах.
Хок посмотрел на Пешехода:
– Исток. Коробочка по-прежнему у тебя. Что ты намерен с ней делать?
Подвижник с минуту раздумывал.
– Только нам четверым известна важность шкатулки. А поскольку открыть ее нелегко, думаю, отнесу я ее обратно в реликварий и оставлю там, спрятанной на виду у всех среди прочих экспонатов. Просто маленькая деревянная коробочка сомнительного происхождения. А когда хранилища не станет, пусть она отправится в какую-нибудь маленькую сельскую церковь и канет в забвение. Исчезнет из истории, пока снова не понадобится.
– Тебе было предначертано оказаться в Грезе, – сказал Хок. – Только ты мог открыть коробочку... и закрыть ее снова. Этот свет... – Он умолк и слегка вздрогнул. – Словно Богу в глаза заглянул.
– Это часть моей работы. Но, по-моему, мне больше не хочется служить Гневом Божьим. Не думаю, что смогу испытывать радость, приговаривая к адским мукам даже отпетых злодеев... Только не после всего увиденного. В конце концов, я только человек, а всякий человек может ошибиться. Но я не уверен, что сумею перестать быть Пешеходом. Заключенный мной договор не позволяет...
– Договоры составляются людьми и для людей, – вмешалась Фишер. – Думаю, Господь понимал, что тебе необходимо побыть Пешеходом после всего, что случилось в монастыре, и поэтому позволил тебе занимать этот пост столько, сколько потребовалось. Теперь ты больше не нуждаешься в этом. Может, пора передать посох кому-то другому? Кому это нужнее, чем тебе.
– Но как я могу быть уверен в том, что ты права? – вопросил Ламент.
– Спроси свой внутренний голос, – посоветовал Хок. – Теперь ведь ничто не мешает его услышать.
И Ламент сразу понял, что голос умолк. Господь освободил его, сделав снова просто человеком, со всеми людскими слабостями и ограничениями. Его жизнь больше не имела цели и назначения, и Джерико Ламент решил, что никогда еще не был так счастлив.
Все они смотрели на открывающийся из окна восхитительный вид и чувствовали себя так, словно вдруг оказались в первом дне Творения.
* * *
Хок и Фишер отправились прямиком к себе. Они рухнули в постель и проспали целые сутки. В десять утра следующего дня, после нескольких попыток разбудить их громким стуком и еще более громкими воплями, королевский гонец вызвал одного из людей Сенешаля и тот просто открыл дверь запасным ключом. Курьер ворвался в комнату, гордо задрав нос, и Хок с Фишер мгновенно вынырнули из глубокого сна.
Приведенные в состояние боевой готовности присутствием потенциального врага, супруги сбросили одеяла, схватили мечи и бросились на ошеломленного посланника. Они прижали его к ближайшей стене, и в горло ему уперлись острия двух клинков. Гонец начал было звать на помощь, но тут же умолк, так как два острия погрузились достаточно глубоко, чтобы выжать капельку крови. Он слабо взвизгнул и сомлел бы, если б посмел. Не в последнюю очередь потому, что Хок и Фишер никогда не баловались ночными рубашками и стояли перед ним абсолютно голые. Несчастный решительно уставился в потолок, закатив глаза, и выкрикнул слово «гонец!» так громко, что горло заболело.
