необходимым условием победы?
Новая казенная пропаганда, как правило, обходит сталинизм молчанием, его критику фактически заглушают шумные нападки на марксизм-ленинизм. Некоторые представители новой власти подчас признают «достоинства» Сталина. Умолчание, даже восхваление Сталина и его режима свойственно таким многим документам и газетам партий, объявившим себя преемницами КПСС[352]. «Правда» с конца 1992 г. помещает, мягко выражаясь, далеко не критические материалы о Сталине. Отдельные политики и публицисты заняли открыто апологетические позиции, бездумно эксплуатируя не изжитые еще заблуждения. Однако, приобретая некий тактический успех, они проигрывают стратегически. Пренебрегая истиной, они отрываются от основной части населения, которая не приемлет Сталина и его наследие. Ряд ученых пытается оправдать сталинизм как неизбежный этап исторического развития. И. Яковенко предпринял в этой связи культурологический анализ. Но рассмотрение сталинизма лишь в таких узких рамках не позволило правильно показать его суть. Стре-мясь вырваться из привычных схем, часто на самом деле порочных, автор рассматривает явление лишь на фоне «перехода от жестких теоцентристских обществ через идеократическое к секулярным». Но можно ли отнести царскую Россию к первым, а СССР — ко вторым? Был ли сталинизм «политической властью идеологии»? Можно ли сводить многообразие социального развития России и всего мира начала XX в. к освобождению от церковной опеки? Является ли идеократия частным случаем теократии? К сожалению, нестрогость понятий, неумное злоупотребление иностранными словами характеризуют всю рецензируемую работу и многие ей подобные.
Автор исходит из неверного представления о том, что сталинизм полностью поглотил общество, что оно при Сталине лишь расходовало «цивилизационный ресурс», но ничего не создавало. Вслед за другими учеными[353], автор верно рассматривает сталинизм как явление международное, но использует материалы лишь отечественной истории. Мы полагаем упрощенным суждение о фашизме как «сталинизме, допустившем церкви, элементы рыночной экономики и частную собственность». Нельзя принять суждение автора о том, что, «только пережив эпоху сталинизма», общество в России «оказывается готовым к дальнейшему развитию». «Социальная аннигиляция», «кровавая вакханалия», «выбраковка обреченных», «экстенсивность и расточительность», «нерациональные ориентиры» сталинизма, по мнению Яковенко, являются не только «фатальными», но и «закономерными и необходимыми». Уничтожая «исходное целое», сталинизм, оказывается, готовил почву «для дальнейшего эволюционного развития». Не стремится ли автор таким путем оправдать современных мастеров «шоковой терапии», любителей «разрушать все до основанья»? В былые времена, когда народы и их лидеры не видели способов разрешения конфликтов, кроме разрушения и насилия, суждение Яковенко, может быть, и не вызывало бы возражения. Но мы живем на рубеже XX–XXI вв. Автор явно преуменьшает роль субъективного фактора в истории. Его концепция отнюдь не объединяет людей против возрождения нового авторитаризма[354].
3
Наше обществоведение и массовая информация в целом оставляют без внимания последствия сталинизма, необходи-мость эффективных мер против его реставрации[355]. Авторитаризм сохранился в мышлении и поведении широких слоев населения. Он — в долготерпении, которое нещадно эксплуатируют правители до сих пор. Он — в усталости, безразличии, страхе, систематически возобновляемом методами вроде кровавого разгона демонстраций в Москве 23 февраля, 22 июня 1992 г., в мае и октябре 1993 г., карательной экспедиции в Чечне; в ложных представлениях о политической ничтожности «простого человека», аморальности любой политики; политической близорукости и безоглядной доверчивости большой части населения, так выгодных авантюристам. Тринадцатый год «реформаторы»-разрушители не без успеха выдают себя за творцов (по собственному заблуждению или лицемерию). С апреля 1985 г. советские рабочие, крестьяне, интеллигенты оказываются не в состоянии создать собственные влиятельные профсоюзы, не говоря уже о политических партиях. Авторитаризм — в пренебрежении к законодательной власти и тупой вере в преимущества самодержавия. Отвергая политиканские нападки на нынешний парламент РФ, мы далеки от его идеализации. Его непоследовательность лишь обостряет опасность установления в стране самовластья. И дело не только в готовности миллионов сотворить себе нового кумира, но и в появлении в стране класса старых и новых миллиардеров. Главной и наиболее опасной носительницей авторитаризма остается та часть старой элиты, которая перешла во властных структурах со вторых мест на первые, предварительно сменив маски советские на антисоветские. Эта опасность — в стремлении временного контрреволюционного режима стать постоянным.
Основные черты сталинизма ныне остались нетронутыми или воспроизведены, хотя и в новых формах и на другом уровне. Такова жестокость. Последовавшая за августом — декабрем 1991 г. «революция» по ущербу, нанесенному стране, стоит в одном ряду с «великим переломом 1929 г.» и нашествием 1941 г. За черту бедности отброшено около 80 процентов населения РФ[356]. И в этом не было трагической ошибки: «реформаторы» знали, во что обойдутся народу их акции. В органическом единстве с жестокостью воспроизведена другая черта сталинизма — некомпетентность. Секретари провинциальных парткомов и завлабы, журналисты и продавцы цветов без тени сомнений бросились управлять государствами, правительствами, министерствами. Может быть, они надеялись на ходу овладеть мало известным им делом, как «сталинские полководцы» в 1941 г.? Им также свойственна черно-белая манера мышления, им доступны лишь крайности. Вот почему многие их действия являются лишь зеркальным отражением сталинизма. Осуществленные в 30-е гг. всеобщие насильственные социализация, коллективизация сменились такими же капитализацией, фермеризацией, индустриализацией; сверхиндустриализация — деиндустриализацией, коррупцией тех же чиновников; жесткая государственная монополия внешней торговли — широко открытыми дверями для иностранных товаров, как правило, низкого качества. Мнимый коммунизм Сталина и его преемников сменился все отрицающим, но совершенно бесплодным «антикоммунизмом».
Проблема использования Россией исторического опыта была поставлена наукой еще в прошлом веке. Чаадаев в «Апологии сумасшедшего» считал положение России «счастливым». Страна обладает «огромным преимуществом», она пришла «после других для того, чтобы делать лучше их, чтобы не впадать в их ошибки, в их заблуждения и суеверия». Мыслитель предупреждал от повторения «всего длинного ряда безумств», «всех бедствий», пережитых «старыми обществами» в Западной Европе, находившимися в менее благоприятном положении. Чаадаев верил в силу «просвещенного разума», «сознательной воли», «всемогущего анализа». Но он высказывал сомнение, сумеет ли Россия «судить мир со всей высоты мысли, свободной от необузданных страстей и жалкой корысти». Увы, ни то, ни другое не дано нашим правителям и их мудрецам. Лишенные здравого смысла и нравственности, они восприняли далеко не лучшее из западного опыта, пренебрегли восточным и, главное, громадным опытом собственной страны. Вслед за Сталиным они бросились «догонять Америку». Однако американизировать Россию так же глупо, как русифицировать США. Новым властителям, как и Сталину, неведом мировой опыт. И вместо разумного соединения отечественных и зарубежных достижений в различных областях общественной жизни нам навязывают банальную реставрацию дофевральских 1917 г. порядков и голые
