Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
Продовольственное снабжение в Тобольске было значительно лучше, чем в Петрограде, и Александра отправила Анне ценные посылки с мукой, сахаром, макаронами и колбасой, а еще шарф и чулки ручной вязки. В свою очередь, Анна послала ей духи и синий шелковый пиджак, а для детей — пастилки[1409]. Александра сожалела, что в отличие от мужа не сохранила свои старые дневники и письма, которые сейчас можно было бы перечитывать. «Я не то, что вы, — написала она Анне. — Я сожгла все. Все прошлое — сон. Остаются лишь слезы и благодарные воспоминания. Одно за другим все земное ускользает, дома и имущество разрушаются, друзья исчезают. Живешь лишь этим днем. Но Бог во всем, и природа никогда не изменяется. Я вижу вокруг себя церкви (и страстно хочу идти к ним) и холмы, прекрасный мир» [1410].
Ей стало легче на душе, когда 19 декабря Иза Буксгевден приехала, наконец, в Тобольск со своей попутчицей‑шотландкой мисс Матер. Однако, к их большому разочарованию, солдаты 2‑го полка, охранявшие царскую семью, не позволили приехавшим поселиться в губернаторском доме. Пришлось им согласиться на корниловский и утешать себя возможностью издали увидеть кого‑нибудь из семьи Романовых[1411]. Когда девушки впервые увидели ее, «они начали дико жестикулировать… В один миг все четыре великие княжны были у окна, размахивая руками, а в это время младшая прыгала от возбуждения»[1412]. Они все были ужасно расстроены, что Изе не разрешили быть вместе с ними даже на Рождество. Через три недели ей велели подыскать себе жилье в городе.
«Приближается Рождество, — писала Трина Шнейдер своему коллеге ПВП в Петроград, — но в этом году оно будет особенно печальным, вдали от наших друзей и семей». Ольга тоже в ответ на размышления своей тети Ксении о недавних несчастьях изо всех сил пыталась не впадать в меланхолию:
«Говорят всегда, что ничего хорошего или счастливого долго не бывает, вернее, не длится, так, по‑моему, так же и скверное когда‑нибудь должно же закончиться. Верно? У нас все, слава Богу, насколько возможно спокойно. Все здоровы, бодры и не падаем духом.
Видела сегодня Бабушку во сне. Надела сейчас оранжевый шарф и почему‑то вспомнила твою гостиную в Петрограде. Мысли прыгают с предмета на предмет, почему письмо и выходит таким неосмысленным, за что прошу прощения. Ну, что бы еще написать?» [1413]
Приготовив много рождественских подарков, девушки приложили все свои силы, чтобы украсить елку. «У нас стоит в углу елка и издает чудесный запах, совсем не такой, как в Царском, — написала Ольга Рите Хитрово. — Это какой‑то особый сорт и называется «бальзамическая елка». Пахнет сильно апельсином и мандарином, и по стволу течет все время смола. Украшений нет, а только серебряный дождь и восковые свечи, конечно, церковные, т. к. других здесь нет» [1414].
Елка «пахла божественно, — писала Татьяна ПВП. — Я не помню такого сильного аромата больше нигде»[1415]. Появление в доме елки неизбежно опять наводило на мысли об отсутствующих друзьях. «На Рождество мы будем особенно много думать о прошлом, — написала Анастасия Кате. — Как же было весело… Мне хотелось бы написать и рассказать тебе о многом, но так печально, что все это просматривается!»[1416]
В полдень на Рождество все собрались на литургию наверху в зале, а после обеда украшали елку и раскладывали подарки. Семья также украсила елку для двадцати охранников и в 4:30 вручила им свои подарки и угощения. Александра вручила каждому солдату Евангелие и закладку ручной работы. Не забыла она, конечно, и Изу: отправила ей в подарок в корниловский дом «крошечную елку и несколько скатертей и подушек, вышитых ею и дочерьми, а император добавил от себя вазу со своей монограммой»[1417].
«После обеда, в сочельник, — писала Ольга Рите, — раздавали всем подарки, большею частью разные наши вышивки. Когда мы все это разбирали и назначали кому что дать, нам совершенно напомнило (благотворительные) базары в Ялте. Помнишь, сколько было всегда приготовлений? Всенощная была около 10 вчера вечера, и елка горела. Красиво и уютно было. Хор был большой и хорошо пели, только слишком концертно, а этого я не люблю» [1418].
Окруженная теми, кто остался им верен в эти последние трудные девять месяцев, семья Романовых пела с большим воодушевлением — и надеждой. Пьер Жильяр в то Рождество почувствовал особую «безмятежную близость», как будто они все и вправду были «одной большой семьей».[1419]
В Рождество семья по снегу пошла в церковь к ранней утренней службе перед иконой Божией Матери, которую привезли специально из Абалатского монастыря в 17 милях (27 км) от Тобольска. Во время службы отец Алексей Васильев, провозглашая «Многая лета» — молитву о продлении дней императорской семьи, — не смог опустить царские титулы. Солдаты охраны, которые услышали это, пожаловались Панкратову. В результате семье совсем запретили посещение любых служб в церкви[1420]. Это было большое разочарование в завершение рождественских празднований и под конец года. Выпив по стакану чая рано вечером 31 декабря, «{мы} разошлись до наступления Нового года», — отметил Николай в своем дневнике. Его последние мысли по окончании того года были, как и у всех: «Господи! Спаси Россию»[1421].
Александра выразила свои мысли более конкретно. «Благодарение Богу за то, что мы все семеро живы и здоровы и вместе, — записала она в своем дневнике в тот же вечер, — и за то, что хранил нас весь этот год и всех, кто нам дорог». Подобное, но более эмоциональное сообщение она отправила Изе: «Слава Богу, мы все еще в России и все вместе»[1422].
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
