Что это могли быть за расчеты, можно лишь догадываться. В любом случае, в том, что манифест об отречении с юридической точки зрения представлял собой ничтожную силу, сомневаться не приходится. Во-первых, стоит обратить внимание на оформление манифеста: он адресовался царем не «верноподданным», а начальнику штаба, находившемуся в Ставке. Подобная «небрежность» для самодержца, более двадцати лет правившего государством, недопустима. Документ, имевший колоссальное значение для судеб миллионов людей, должен был составляться «по форме». Безусловно, нельзя забывать, что Основные законы империи не предусматривали возможности отречения, но ведь эти законы можно было бы предварительно дополнить (или изменить). Этого никто не сделал. Об этом не вспомнили в Ставке, где составили текст, об этом не вспомнили и в царском поезде, где его редактировали. Придворные в сердцах говорили, что Николай II сдал власть, никого не спросив, «как сдают эскадрон». Но придворные — не политики, их задача была иная: быть рядом с монархом, разделяя его досуг и сопровождая на официальных («придворных») раутах. Спрашивать их совета относительно вопросов государственного значения царь и не собирался.
Дело было в другом. Сознательную или случайную оплошность составителей текста отречения Николай II не исправил, по сути, «подыграв» Ставке: получив из Могилева текст отречения, он и адресовал его начальнику своего штаба. Другой вопрос, на который обыкновенно обращается внимание, это вопрос об отречении царя не только за себя, но и за сына. Права на подобное «самоуправство» царь не имел и прекрасно понимал это. Понимал он, что и Михаил Александрович, женатый неравным браком на дважды разведенной женщине, не мог быть законным наследником русского престола. Конечно, революция сама себе закон, но тогда монарх вообще должен был отказаться от подписания каких бы то ни было актов.
Можно посмотреть на проблему отречения и под другим углом зрения, лишний раз вспомнив, что для приверженца самодержавного принципа конституционная власть не много значит. Мечтая оставить цесаревичу самодержавное наследство и не сумев реализовать свою мечту, Николай II предпочел вообще уйти из политической жизни, не делая Алексея Николаевича заложником революционных пертурбаций. Со сказанным можно согласиться только в том случае, если быть уверенным в твердости принятого царем 2 марта решения. А этой уверенности у нас нет. Нельзя отрицать, что в случае изменения политической ситуации Николай II имел бы возможность объявить манифест недействительным и вернуться к власти. Как мы знаем, Александра Федоровна тоже надеялась на это.
Петербургский историк M. M. Сафонов справедливо замечает, что, подписав манифест, Николай II открыл себе путь на Петроград, но поехал не к супруге и детям, а к войскам, в Ставку. «Очевидно, — пишет исследователь, — царь надеялся, что его отречение вызовет в войсках верноподданническое движение». Движения не получилось. Сценарий нарушил и Михаил Александрович, под давлением отказавшийся взойти на престол. Может быть, все это и повлияло на решение Николая II снова переиграть ситуацию и согласиться на ранее предложенную ему комбинацию: Алексей — царь, Михаил — регент? Кто знает…
Г. З. Иоффе, занимавшийся проблемой революции в судьбах Романовых, полагает, что формально и фактически монархический строй в России упразднил именно отказ от престола Михаила Александровича. «Ибо, отказавшись от власти лишь условно, Михаил как бы прервал законную „цепь“ порядка в престолонаследии. Никто из Романовых теперь не мог претендовать на престол „в обход“ Михаила, и тем самым даже юридическая возможность монархической реставрации оказалась парализованной». Замечание историка находит подтверждение и в рассуждениях современника Николая II — князя С. Е. Трубецкого, который соглашался с тем, что личный престиж самодержца накануне революции был поколеблен, но престиж царской власти — нет. Не спорил он и с тем, что отречение Николая II за себя и за сына было противозаконно. «Но строгий легитимизм мало свойственен русскому народу, — отмечал князь, — и переход власти от Государя к его брату не показался бы незаконным широким массам населения». Обрушения здания русской монархии не произошло бы, если бы Михаил Александрович принял корону. Проблема заключалась в том, что, отказываясь от престола (на что имел законное право), великий князь должен был указать своего преемника, а не заявлять об Учредительном собрании. С. Е. Трубецкой писал об ошеломляющем впечатлении, которое произвел отказ Михаила Александровича: «Основной стержень был вынут из русской государственной жизни; короткое время, по инерции, все оставалось как будто на месте, но скоро все развалилось». Об ошеломляющем впечатлении, произведенном отречением Михаила Александровича, писал в письме брату и великий князь Сергей Михайлович, в мартовские дни находившийся в Ставке («мы все ахнули, так как знали, что это противозаконно»).
Все сказанное конечно же справедливо. Однако не следует забывать и о том, что отказ брата царя от престола был оформлен с нарушением всех полагающихся формальностей. К тому же, по большому счету, великий князь и не имел права отрекаться от того, что не могло «по закону» быть ему передано. На это обстоятельство обратил внимание M. M. Сафонов, указавший, что для составителей текста отречения Михаила Александровича главное заключалось в том, чтобы, не прерывая монархической традиции, передать всю власть первому общественному кабинету, одновременно сообщив и о созыве Учредительного собрания. Самодержавная власть переуступалась Временному правительству, возникшему по почину Государственной думы. Представитель династии призывал на него Божье благословение.
Получалось, будто Временное правительство не захватило, а «наследовало» власть. Добившись отречения самодержца и получив от него же утверждение Временного правительства еще 2 марта, через день новые хозяева России сосредоточили в своих руках все политические рычаги управления (хотя вскоре и вынуждены были поделиться властью с Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов). Революция победила: начав с попытки реализовать идею о создании ответственного министерства, Государственная дума в лице ее Временного комитета добилась максимального успеха в деле борьбы с самодержавием и олицетворявшим его Николаем II. Думские либералы из оппозиционеров превратились в революционеров, столкнув страну в хаос гражданской войны. Конечно, они этого не желали, надеясь на возможность «остановить поток». Но если у революции, по словам поэта, есть начало, то конца обыкновенно нет. Начав с врагов, революция по традиции пожирает своих детей. Все происходит по слову древнего провидца: «И возвращается ветер на круги свои» (Еккл. 1:6).
…В Ставке Николая II встречали все чины штаба во главе с генералом Алексеевым. Казалось, никаких изменений не произошло: Верховный главнокомандующий вернулся к войскам. Жизнь текла по ранее определенному порядку, обращение к царю оставалось прежним: «Ваше Императорское Величество». 4 марта Николай II пришел в управление генерал-квартирмейстера Ставки и, узнав из доклада, что за время его отсутствия никаких крупных событий не произошло, выразил свое удовлетворение и добавил: «Ведь ответственность за фронт все еще лежит на Мне…» После этого Николай II решил официально сдать должность и на листе бумаги написал: «Сдал фронт. Николай». Ниже генерал Алексеев подтвердил это: «Принял фронт. Алексеев». Только после этой процедуры царь мог считать себя частным человеком.
