— Ну, с педрилами! — злобно прошипел Тимур. — С мужиками, которые в задницу друг друга... Понял? И с бабами, которые лижутся!..
Какое-то время, пока Тимур мне рассказывал про повышения цен в Нью-Йорке на транспорт, я полагал, что он все это говорит «с чужого взрослого голоса».
Последнее обвинение мэру Нью-Йорка этот двенадцатилетний русский американец с татарским именем решительно и жестоко предъявил СВОИМ СОБСТВЕННЫМ ГОЛОСОМ. Тут он, к несчастью, обладал и страшным трагическим опытом, и неотъемлемым правом рано повзрослевшего Человека.
— Правда, он не антисемит, как некоторые, — уже мягче сказал Тимур, будто за это кое-какие грехи он прощал мэру Нью-Йорка Рудольфу Джулиани.
И, наивно представив себе, что я, прожив шесть лет бок о бок с Шурой Плоткиным, мог не знать, что такое «антисемит», Тимур добавил:
— Тут надо быть справедливым — он не против евреев, а за...
Мне так осточертело сидеть в этом тесном рюкзаке, что я был счастлив, когда мы вылезли из метро в Манхэттене на Сорок второй улице и какое-то время ждали автобуса на Нью-Джерси.
Мой «Академик Абрам Ф. Иоффе» стоял в порту Элизабет у четвертого контейнерного причала, и хоть я понимал, что все фантастическое несбыточно, но никак не мог отогнать мысль, что Шура все-таки явился в порт, нашел Мое судно и сейчас сидит у Мастера в его каюте, и они в ожидании меня неторопливо потягивают неразбавленный «Джек Дэниельс» со льдом из широких квадратных стаканов. Эти стаканы буфетчица Люся когда-то купила на свою нищенскую валютку в Марселе в подарок Мастеру...
Навыдумывал я себе такую картинку и почти поверил в ее реальность. От этого опять задергался, занервничал, засуетился. Если вообще можно засуетиться в тесном рюкзачке с моими габаритами. Поэтому в ожидании автобуса я нахально высунул голову из рюкзака и несколько раз глубоко вдохнул несвежий, но холодный воздух Сорок второй улицы. Помню, у Шуры Плоткина еще книжка такая была про эту улицу. Называлась «Сорок вторая параллель».
Тимур — вот чуткий чертенок!.. — мое состояние прочувствовал моментально. Даже сказал:
— Представляешь, Кыся, мы приезжаем в порт, находим твое судно, а там... А там тебя уже ждут! А?.. Тогда мы втроем ищем тот корабль, который нужен мне, я там кое о чем договариваюсь, и мы все вместе едем за мамой в Квинс... Как идейка?
— Отличная.
Я решил прикинуться дурачком и, чтобы хоть немного снять напряжение ожидания, спросил, немилосердно фальшивя:
— Что за корабль тебе нужен и о чем ты собираешься там договариваться?
Но тут подошел наш автобус. Тимур запихнул мою голову в рюкзак, перекинул его через плечо и, бормоча по-шелдрейеовски: «Потом расскажу...» — влез в автобус.
Когда мы устроились и рюкзак со мной перекочевал со спины Тимура на его колени, он мне «туда» сказал:
— Я тебе расскажу, но ты будешь про это молчать как рыба!
— Лучше как Кот, — попытался я сострить.
— Как рыба, — жестко повторил Тимур.
— Нет вопросов!.. — пообещал я тут же.
Я последнее время стал жутко много врать! Нет, давая сейчас обещание, я не собирался потом рассказывать историю, которую, кстати, я уже знал, каждому встречному и поперечному. Но я заметил, что искренности и открытости во мне за последние несколько месяцев жизни не в России сильно поубавилось.
— Ну, слушай... — сказал Тимур. — Они с Фредом, который умер еще до меня, всю жизнь копили на отдельный дом. Хотели выплатить за него сразу побольше, чтобы сильно не залезать в кредитные долги банку. Там знаешь какие проценты?! Кошмар! Понял?
— Нет.
— Ну, не важно. Потом мама тебе объяснит. А тут Фред умер. И мама все эти деньги заплатила за меня в Москве. Все пятнадцать штук, которые они на дом копили... Представляешь?! Нашли, бляди, бизнес! Но в Москве — цветочки... На Украине торговля малолетками идет вообще как в колбасной лавке. По тридцать и даже пятьдесят тысяч долларов!.. Так что мы с мамой еще хорошо отделались. А может, они полицейского постеснялись так уж напаривать...
Я тут же вспомнил слова Шуры, который однажды сказал, что нам, русским, никто в мире вообще не указ! Поэтому вряд ли кто-нибудь у нас так уж постеснялся американскую полисменку. Просто красивая баба приглянулась...
— А она получает лишь сорок тысяч в год! Это на руки, считай, всего двадцать пять. По две с хвостиком в месяц... Машина, квартира, жратва, шмотки... Только за квартиру — тысячу, не греши — отдай!.. А питание на двоих сколько стоит? Мне на одежду... Каждые полгода приходится новое докупать. Расту же... Ей нужно одеться? Нужно выглядеть?! Ты видал, какая она красивая? Мне каждый день на карманные расходы... И остается у нас...
Тимур помолчал, а потом плюнул на приличия и сказал те слова, которыми он пользовался в своем подмосковном тюремном интернате. Для более точной обрисовки их финансовой ситуации эти слова показались ему наиболее выразительными:
— И остается у нас — два ни хуя и мешок дыма!.. А мне в Израиль надо до смерти... Там меня Маша Хотимская ждет. И я ее так люблю, что у меня все сны только про нее... Смотри, Мартын, ты обещал! Чтобы никто никогда...
— Ну, сказано же! — оборвал его я. — Давай дальше.
— Вот... Так могу я прийти к своей матери и сказать: «Мама, дай мне шестьсот долларов на билет в Израиль и обратно»? Нет. Не могу. Эти бабки я должен сам заработать! А как?.. Я и придумал — найти израильское судно и упросить капитана взять меня летом туда и обратно юнгой. Как в «Острове сокровищ». Правда, наш школьный географ мистер Гринспен, по-нашему — «Гринштейн», сказал мне, что теперь юнг на корабле нет. Но я думаю, что если хорошо попросить, может быть, и возьмут? А?..
Я мало сталкивался с Детьми и Котятами. И никогда не испытывал к ним ни умиления, ни любопытства. Так... Иногда жалко их было, но не более. Но тут я был несколько ошарашен такой смесью абсолютно противоположных черт характера в одном двенадцатилетнем Человечке! Он до копейки (или как это здесь называется?..), просчитывает бюджет своей семьи и в то же время бредит девочкой, живущей на другой стороне глобуса! Нежно гордится своей приемной матерью-полунегритянкой и хладнокровно злобен и жесток в бою с Собаками!..
Наивный и Мудрый, Маленький и Взрослый.
Девять лет жил страшной российской, кровавой жизнью и только три года нормальной — американско-мальчишечьей. И сумел из двух таких разных Жизней вобрать в себя только лучшее.
Если, конечно, не считать того, что в родимом матерном он может переплюнуть и Шуру Плоткина, и Водилу, вместе взятых!
Пауза слегка затянулась, и поэтому я торопливо сказал:
— Если хорошо попросить — обязательно возьмут!
Я попытался сказать это с максимально выразительной уверенностью, хотя уверенности у меня не было ни на грош.
— Мало того, — сказал я, — сейчас мы приедем в порт, найдем сначала «Академика Абрама... Не пугайся, так мое судно называется. Я попрошу Мастера Алексея Ивановича, и он нам, то есть тебе, поможет! Он как-то говорил, что старые Капитаны всех стран хорошо знают друг друга. Может, у него и найдется здесь какой нибудь израильский кореш!..
