— Возможно, кто-либо из Посольского приказа тайно извещает князя Василия Шуйского? Расправляет плечи князь. Ох, как расправляет.
— Дознаться бы. Впрочем, Бог с ним.
Очень удивился тайный дьяк, но все же согласно кивнул. Не нужно, так — не нужно. Баба с воза, кобыле легче.
Меж тем вскоре и по Москве пополз слух, будто царь ждет посла от Папы Римского, чтобы тот силком заменил в Руси православную веру на католическую. Кто не согласится стать латинянином, тому — смерть. Верилось во все это простолюдинам, потому что говорилось это открыто священнослужителями. Они-то врать не станут. Им врать грешно.
Но не только за стенами Кремля мусолились страшные вести, они проникали и в сам Кремль. Но здесь не ограничивались лишь пересудами меж добрыми друзьями, кого не боялись, что донесет, а начались даже громогласные выступления. Счет им открыл дьяк Тимофей Осипов. Уединившись в своем доме на несколько дней, чтобы говеть и молиться, понимая свой неминучий конец, появился в царских палатах и перед всеми боярами, собравшимися на Думу, возгласил:
— Грех на ваши души, что вы служите врагу нашей веры, рабу греха содомского!
Его моментально схватили, поволокли в пыточную, чтобы выбить признание о сообщниках, но он молчал. Не было на него Малюты Скуратова, да и Богдан увильнул. Ян же Бучинский, не добившись ничего, велел именем царя умертвить дерзкого крамольника. Хотя царь дал обет не проливать крови.
Об этом обете вспомнили стрельцы, узнавшие об умерщвлении дьяка Осипова, и заволновались. Некоторые стали громогласно поносить Дмитрия Ивановича в отступничестве от веры православной, это тут же было государю доложено, и он позвал к себе главу московских стрельцов Григория Микулина. Высказал свое отношение к случившемуся, казалось бы, без гнева:
— Я не хочу судить ратников. Судите вы их сами и сами же решайте, как с ними поступить.
Григорий Микулин понял, что от него требуется, и, вернувшись к стрельцам, не подумал даже собрать товарищеский суд, выхватил саблю и посек дерзких крикунов, объявив их изменниками. Он получил от царя чин думного дворянина, а москвичи возненавидели его как убийцу своих ратных товарищей.
Встревоженный неспокойностью в Кремле, Дмитрий Иванович позвал к себе Бельского и Басманова.
— Я намерен успокоить свой Двор потехой. Тебе, великий оружничий, я доверяю построить в несколько дней ледяную церковь, тебе, воевода, оборонять ее с избранными тобой ратниками, имея вместо оружия снежки, я же со своими телохранителями пойду на штурм. Тоже со снежками. На потеху эту созову всех думных бояр и дворян, весь Государев Двор.
— Не церковь бы, а крепость, — посоветовал Басманов, но Дмитрий Иванович не согласился.
— Церковь потешней.
Ох, как хотелось Богдану поперечить государю, наотрез отказавшись от столь унизительного поручения, но тогда — опала. А Дмитрий Иванович обещал после свадьбы с Мариной Мнишек особые милости. Нет, он не хотел хоронить себя в каком-либо монастыре или даже в одной из своих усадеб, он хотел быть при царе.
Были бы деньги, рабочие руки всегда сыщутся. За ледяную церковь взялось несколько артелей, вовсе не интересуясь, чего ради ее ладить. Плати по уговору и своевременно, вот и — ладно. Фантазии же у артельных хоть отбавляй. Они даже иконостас там наморозили, будто настоящий. Немного, правда, удивились, когда великий оружничий велел им возводить вокруг церкви крепостную стену. Не высокую, чтоб было можно без лестницы вскарабкаться, но чтобы с башнями и даже с заборолами по верху стены. Оплату посулил щедрую, потому справились со стеной быстро, наморозив ее велелепно и прочно.
У воеводы Басманова иная забота — заготовка снежков. Возами их завозили на церковный двор за ледяную крепостную стену, а затем укладывали целыми кучами на верху стены, под заборолами, чтобы под рукой были у обороняющихся.
Все готово к указанному государем сроку, о чем доложено ему без задержки.
— Молодцы, — хвалит он. — Завтра, сразу же после рассвета, штурм. Я сам встану в ряды штурмующих и поведу их. Все три сотни моей охраны. У тебя, воевода, должно быть под рукой не более, сотни. Кроме снежков — ничего. Ни у штурмующих, ни у защитников.
Штурм начался, едва забрезжил рассвет. Опередили время наемники на добрые полчаса, но стрельцы Петра Басманова не опростоволосились, не были застигнуты врасплох, встретили меткими снежками и вынудили штурмующих отступить. Самому Дмитрию Ивановичу тоже досталось несколько метких снежков в голову, но он не досадует, а радуется:
— Как не похвалить стрельцов. Не даром хлеб едят и жалованье получают.
Иначе восприняли свое отступление наемные царские охранные сотни. Их командиры, понявшие озлобленность подчиненных, посоветовавшись меж собой накоротке, решили не морочить голову, чтобы выдумать тактику для победы, а забросать стрельцов камнями, снегом лишь облепленными. Это предложил Кнутсен.
— Угодит если кому в голову, собьет спесь.
Мержерет и Вандеман поддержали своего товарища без всякого сомнения:
— Ставить нужно русских стрельцов на свое место!
— Еще как! Они должны нас уважать!
Через час все было готово к новому штурму. Двинулись царские охранные сотни. Впереди них — сам Дмитрий Иванович. Рвется вперед, несмотря на попадавшие в него снежки, даже не замечая, что оборонительный пыл на стенах спадает. Он первым, подсаженный Мержетером, оказывается на стене. Радостно возглашает:
— Победа!
Но что это: у многих стрельцов лица разбиты до крови. Одному бинтуют кисть руки льняным бинтом; стрельцы хмуры. В руках у многих камни. Они потрясают ими перед носами наемников, что вызывает у тех гнев: как могут русские недотепы так нагло вести себя с ними, наемниками?! Похоже, вот-вот начнется настоящий кулачный бой, который уже не остановишь возгласом: «Победа!»
Понял Дмитрий Иванович, что сковарничали его охранные сотни, велит сердито Мержерету:
— Уводи всех в Кремль. Да поживей!
Сам же — к стрельцам. Молчат те, насупившиеся, утирая окровавленные лица.
— Не судите строго. Я не ведал их коварства.
— Не нам судить, государь, — ответил за всех молодой, но весьма разбитной стрелец. — Тебе судить.
И все. Даже это — очень смело. Царь, однако, не одернул стрельца, но и не пообещал наказать коварно нарушивших уговор потехи. Ему, впрочем, это даже в голову не пришло. А вот воеводе Басманову он повелел, позвав с собой:
— Так устрой службу стрельцам, чтобы с моей охраной не соприкасались ни в коем случае.
— Из Москвы, что ли, всех оборонявшихся?
— Нет. Высылать не стоит. Но в Кремль им дорогу закрой.
— Хорошо, — ответил воевода, хотя, если признаться честно, ничего хорошего он в этом распоряжении не увидел: стрельцы все до одного узнают о совершенном наемниками зле и горячо поддержат ратных товарищей. Весь Кремлевский стрелецкий полк возненавидит наемников, которых и прежде не очень жаловал.
