перевернулся вверх дном, небом – на проклятую землю, вонзившись звездами в пыль.
Лун Ань стиснул пальцами волосы Ван Цина на затылке, вжался носом в его макушку, глотая рыдания, которые раздирали горло и легкие. Он смутно слышал, как всхлипывала доктор Фа, боясь подойти к ним ближе.
От попыток осознать то, что они увидели, становилось невыносимо. Это нереально было принять, вместить в себя. Чувств одного Ван Сяоши или одного Лун Байхуа перед смертью хватило бы, чтобы придавить к земле, лишить возможности думать.
А они ощутили все. С обеих сторон. И не могли даже прекратить эту страшную пытку, пока все не померкло перед их глазами.
Они чувствовали, как их души разлетаются на осколки от горя, нежелания жить, отказа возвращаться в этот мир когда-либо снова.
Но мир приготовил для них нечто другое.
Не отпуская Ван Цина, Лун Ань сел на пол, привалившись спиной к стене. Ван Цин спрятал лицо у него на груди, пытаясь заглушить рыдания, сдержать слезы. Лун Ань обнял его крепче, не зная, как утешить.
Он помнил все. И был уверен, что Ван Цин помнит тоже.
Больше не осталось вопросов. Они получили все ответы, которые искали, и теперь не имели представления, что с ними делать.
Эмоции, которые раньше при видениях смешивались с их собственными, наслаивались друг на друга, теперь стали безраздельно принадлежать им. Целая, уже давным-давно прожитая жизнь – не ими прожитая, – предстала перед глазами. Искалеченная, сломанная, покрытая пеплом и кровью.
Души Лун Байхуа и Ван Сяоши не ушли в цикл перерождений. Они разбились на осколки, став частью небытия, не выдержав страданий и боли.
Но даже небытие, спустя столетия, может сыграть злую шутку.
Жестокую, как сама смерть.
А может, милосердную, как искупление.
Ван Цин больше не кричал и не рыдал. Лун Ань не знал, сколько прошло времени – может, несколько минут, а может, часы, когда перед ними присела заплаканная доктор Фа. У нее тоже тряслись руки, когда она протянула ладонь к голове Ван Цина на груди Лун Аня.
– А-Цин… Родной.
Она осторожно погладила его по волосам. Лун Ань почувствовал своим телом, как Ван Цин вздрогнул от этого прикосновения.
Он приподнял голову. Рядом с доктором Фа на полу стояли два стакана с небольшим количеством жидкости, от которой ярко пахло чем-то травянистым. Она отдала один Ван Цину.
– Выпей.
Ван Цин послушался. Лун Ань тоже забрал из ее руки второй стакан, но даже не почувствовал вкуса, когда отпил из него, и не ощутил, как доктор Фа сжала его плечо.
Она еще немного посидела перед ними, но так и не осмелилась что-то сказать или спросить, даже снова коснуться. Забрав пустые стаканы, она тихо сообщила, что будет в кабинете, и ушла.
Приложив руку к центру груди, Ван Цин смял футболку пальцами – в том же самом месте, где так жгло и болело внутри Лун Аня.
– Вот за что он извинялся, – негромко произнес он.
– Он? – осторожно спросил Лун Ань.
– Ван Сяоши. Теперь я понимаю. И чувствую. С того самого момента, как я взял в руки флейту, я уже больше не был полностью собой. Сейчас я вообще до конца не понимаю, кто я.
– Ван Цин.
Ван Цин покачал головой.
– Не только.
Лун Ань хотел обнять его крепче, но Ван Цин вдруг приподнялся и посмотрел ему в глаза. Коснулся ладонью лица, вглядываясь так пристально, что внутри что-то снова перевернулось, заныло от тоски, у которой теперь было имя.
– Я хотел, чтобы ты жил, – сказал Ван Цин, и от звука его голоса, от этих слов на глаза снова навернулись слезы. – Хотел хоть что-то сделать правильно.
– Не надо… – попросил Лун Ань.
Он еще не был готов это признать, принять до конца. Но какая-то часть него, которая была в нем так давно, еще с трех лет, когда он потерял сознание, прикоснувшись к фрагменту подвески, умоляла об этом, тянулась к человеку напротив, рвалась к нему, грозя проломить грудную клетку.
Осколок души Лун Байхуа, бывший с ним столько, сколько он себя помнил. И искавший призрачный след Ван Сяоши в мире, где его не могло быть. В мире, где этот зов навеки остался бы без ответа, если бы Лун Ань не встретил Ван Цина.
Чувство родства, что зародилось в нем самом к этому человеку.
И изломанная, выстраданная, искалеченная тоска, что хранил в себе осколок души, ему не принадлежавший, что искал отражение, отблеск того, кого знал тысячу лет назад.
Они давно сплелись воедино, переплавились в нем в нечто, что не имело границ.
– Ты можешь это сказать, – произнес Ван Цин, продолжая смотреть на него покрасневшими от слез глазами. – Отпусти, Лун Ань.
Секунда. Две.
Три.
– Ван… Ван Сяоши.
Ван Цин опустил голову, а через мгновение снова вскинул ее и вдруг улыбнулся.
– Байхуа. Вот мы и свиделись снова.
Боль в груди вспыхнула с новой силой, а потом ослабла.
Внутри впервые за долгие годы стало тихо.
Глава 23
Искупление
“Strained but my tears are getting sober now
And I’ve been here before so
Weight that I’m holding on my shoulders
I’m gonna let it go”
♫ Victoria – Tears Getting Sober
Лун Ань не был в этом доме несколько лет, и за это время в нем мало что изменилось. На ступени крыльца оставался все тот же скол, который отец еще тогда хотел заделать, но руки не дошли, а на полке в гостиной по-прежнему стояли фотографии матери и его детские снимки. Он не любил фотографироваться – это и сейчас в нем осталось, но маме удавалось иногда уговорить его посмотреть в камеру. После ее смерти это получалось только у сотрудников салонов, делавших фото на документы, и у Ван Цина. Лун Ань удивился, увидев в конце этой полки новый снимок – с его церемонии окончания университета. Тогда они с отцом уже совсем перестали общаться, но, похоже, тот нашел эту фотографию в сети у его одногруппников.
– Ань-эр, будешь кофе? – спросил отец за спиной.
Лун Ань обернулся.
– Я чаще пью чай.
– Ох, извини, – отец неловко заломил руки и снова направился на кухню, откуда доносился звук закипающего чайника.
Лун Ань и хотел бы сказать ему, что не видит ничего страшного в том, что он
